год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Старый и новый национализм.

Последнее десятилетие ХХ века ознаменовалось резким всплеском воинствующего национализма. Формы его проявления различны. Тем не менее в их числе нетрудно вычленить четыре наиболее типичных.

Это:

- Стремление к полной суверенизации больших и малых лингво-этнических общностей, результатом которой должно стать создание независимой государственности.

- Растущая нетерпимость по отношению к национальным меньшинствам вне зависимости от их отношения к государству, в котором они проживают.

- Усиление ксенофобии, жертвами которой становятся прежде всего беженцы, переселенцы и иностранная рабочая сила.

- Все более активное сопротивление интернационализации общественной жизни, прежде всего процессам региональной, экономической и политической интеграции - особенно там, где она приобрела ( или приобретает ) реальные очертания.

В ряде случаев качественное обострение межнациональных отношений уже привело к серьезнейшим переменам в конфигурации политической карты мира. Исчезла одна из двух супердержав - Советский Союз. Распалась на составные части Югославия. Не существует больше в Европе федеративной Чехословакии.

Серьезные угрозы государственному единству возникли в ряде стран Азии. Несмотря на потоки пролитой крови не находит разрешения межэтнический конфликт в Шри Ланке. Сепаратистские движения подрывают внутреннюю стабильность в Индии. Вполне реальный облик приобретает перспектива расчленения по этническому принципу Афганистана. Не все благополучно в этом смысле в Пакистане, на Филиппинах, в Турции и Индонезии.

Не обошел этот процесс и наиболее благополучные страны так называемого “золотого миллиарда”. Не преодолен, хотя и остающийся пока латентным, конфликт между фламандцами и валонами в Бельгии. Продолжают сохранять влияние сепаратистские движения в испанской Басконии и Каталонии. То и дело дают о себе знать сепаратистские силы на Корсике. Ломбардийский сепаратизм продолжает с нарастающей силой угрожать единству Италии. Одной из самых болезненных проблем для Великобритании остается положение в Северной Ирландии.

Аналогичные всплески наблюдались до этого в ХХ веке дважды. Один пришелся на время после первой мировой войны 1914-1918 гг. и достиг пика в межвоенные годы. Его главным ареалом была Европа. Следующий произошел после второй мировой войны 1939-1945 гг. и приобрел наибольшую силу в колониальной и полуколониальной части мира.

В каждом из названных случаев националистические волны в решающей степени стимулировались резким ослаблением крупных держав, сдерживавших до этого национальные и этнические группы при помощи прочных государственных скреп. Их ослабление в результате военного поражения не только высвободило из жестких тисков национальные движения, но и само по себе стимулировало национальные чувства.

Если подходить формально, то и нынешний, третий всплеск можно рассматривать как следствие тех же причин. К началу 90-х гг. завершилась “холодная война”. Ее результатом стало ослабление, а затем и исчезновение в политической карты мира Советского Союза. Открылись благоприятные возможности для реализации стремления к полному суверенитету не только для стран, находившихся в косвенной зависимости от СССР, но и для входивших в состав Союза.

Однако на этот раз подобное объяснение можно принять лишь частично. В отличие от прежних времен роль фактора, в определяющей степени стимулировавшего очередной всплеск национализма, сыграли качественные сдвиги в структуре миропорядка. Отсюда особое значение, которое приобрела в нем глобальная составляющая.

Разумеется, и раньше подъем национализма влек за собой угрозы, выходившие далеко за пределы отдельных государств и регионов. Однако их масштабы не идут ни в какое сравнение с теми, которые все очевиднее вырисовываются сегодня.

Назовем наиболее серьезные и вероятные опасности.

Тенденция к полной суверенизации лингво-этнических общностей, в случае ее реализации, обернулась бы коренной переструктуровкой политической карты мира. Как свидетельствует опыт, подобный передел неизбежно сопровождается массовым кровопролитием. В условиях, когда в распоряжении отдельных лингво-этнических общностей находится ( или может оказаться ) оружие массового поражения, такая перспектива представляется особо тревожной.

Согласно подсчетам, в случае полной реализации уже заявленных стремлений к полной самостоятельности и созданию суверенной государственности число независимых стран возросло бы примерно вдвое и составило около 400. И так уже крайне затруднительная координация экономической и политической деятельности государств на мировой арене стала бы практически невозможной.

Не менее важное значение имело бы то, что в результате процесса неограниченной суверенизации возникло бы множество нежизнеспособных государств. От них следовало бы ожидать постоянных притязаний на поддержку извне, источники которой, ввиду распада многих потенциальных стран-спонсоров, стали бы весьма скудными. Конфликты, как между собой, так и с третьими странами, в которые неизбежно оказались бы втянуты вновь возникшие государства, начали бы непрерывно сотрясать всю систему международных отношений.

Между тем уже на первом этапе националистической волны, которая сначала привела к распаду Советского Союза, а затем создала угрозу государственной стабильности в провозгласившей независимость России, настроения в пользу суверенитета, овладевшие значительной частью граждан в союзных и некоторых автономных республиках, обрели значительную примесь суперэтнизма. Речь шла не только о наполнении существовавшей квазигосударственности реальным содержанием, о достижении полного суверенитета, но и об обеспечении так называемым коренным, “титульным” этническим группам господствующего положения в создаваемых новообразованиях.

Тем самым борьба против необоснованных ограничений суверенных прав народов стала приобретать иное, менее справедливое содержание. При этом напрочь игнорировалось то обстоятельство, что под перспективное развитие соответствующих стран закладывались мины замедленного действия, способные при определенных условиях разнести их вдребезги.

Свободной от этого не была ни одна союзная республика. Элементы суперэтнического синдрома стали - и чем дальше, тем очевиднее - проявляться в движении за восстановление независимости прибалтийских государств - особенно в Эстонии и Латвии. В конечном итоге они воплотились в этих странах в целеустремленную политику юридической дискриминации этнически чуждого “русскоязычного” населения, значительна часть ( если не большинство ) которого была попросту лишена гражданства, в практику настойчивого выдавливания “неавтохонов” ( своеобразная мягкая форма этнической чистки ). То, что этот курс не привел пока к ожидавшимся результатам, обусловлено вовсе не последующим отказом от суперэтнических установок, а рядом привходящих - как внутренних, так и внешних - обстоятельств.

Этнический подход завел в тупик так называемую карабахскую проблему. Накал национальных страстей вокруг статуса Нагорного Карабаха, который мог быть снят при взвешенном, рациональном подходе, уже на первоначальном этапе приобрел характер армяно- азербайджанского этнического противостояния внутри самой автономной области. Это, в свою очередь, предопредило обострение межнациональных отношений в Армении и Азербайджане.

Принцип “око за око - зуб за зуб” вызвал к жизни своего рода цепную реакцию За эксцессами на национальной почве в одном регионе следовали эксцессы в другом. Вооруженные стычки между так называемыми отрядами самообороны переросли в межгосударственную войну. В конечном итоге сторонам пришлось пойти на перемирие, а сама проблема как была нерешенной, так и осталась ею.

Этнический подход к проблеме национальной независимости сыграл злую шутку и в Молдове. Радикально-националистическое течение, игравшее на первых порах доминирующую роль в движении за независимость этой республики, поставило на повестку дня требование румынизации Молдовы. Конечным результатом ее должно было стать присоединение к Румынии. Это, в свою очередь, вызвало сопротивление не только русского и украинского населения и других меньшинств ( гагаузов и болгар ), проживающих в Молдове, но и части молдаван. Одним из результатов возникшего противостояния явилось провозглашение в конце 1990 года Приднестровской Молдавской Республики, объявившей о намерении строить свое будущее самостоятельно. Попытка республики со столицей в Кишиневе предотвратить такое развитие, применив силу, окончилась неудачей, а сама проблема, не найдя приемлемого для сторон решения, повисла в воздухе.

В Грузии после провозглашения независимости этноцентристский подход к проблемам государственного строительства, нежелание сил, пришедших в то время к власти признать не только автономные права национальных меньшинств ( прежде всего южных осетин и абхазов ), но и сам факт их существования, и стремление решить спор по этому вопросу при помощи силы, привели к малым по масштабам, но весьма кровавым войнам. До сих пор проблема взаимоотношений Грузии и Абхазии кровоточит на теле мирового сообщества.

На Украине, где этнократический подход к многомиллионному русскому меньшинству не был столь дискриминационным, как в некоторых других бывших республиках СССР, этническое противостояние не протекало в острых формах. Тем не менее в отдельных регионах Украины ( например в Крыму ) оно проявляется, и в ряде случаев - вполне заметно.

В Российской Федерации, как в других странах, возникших после распада Советского Союза, этнические взаимоотношения частично сохранили свою остроту. Однако ее причины и формы проявления при всем внешнем сходстве отличаются существенными особенностями.

В отличие от Советского Союза Россия - мононациональное государство. Согласно переписи 1989 года, из 147 млн. населения 119,8 или 81,5% относили себя к русским. За истекшие годы доля русских в населении Федерации, насколько можно судить, несколько сократилась, однако основное соотношение сохранилось. Наряду с русскими крупные национальные группы составляют также татары ( 5,5 млн.) и украинцы (4,5 млн.), живущие по всей России, вне зависимости от “титульной” принадлежности того или иного региона.

Кроме названных многомиллионных народов в стране проживают еще 12 этнонациональных групп, насчитывающих свыше полмиллиона человек. Некоторые из них ( немцы, евреи, армяне, казахи, белорусы) имеют государственность за пределами России, другие обладают внутрироссийской “титульностью”. Кроме того существуют так называемые малые народы, численность которых иногда не превышает нескольких сот человек.

В большинстве случаев отношения между русским населением и представителями национальных меньшинств, а также между национальными меньшинствами, складываются сравнительно нормально и не выходят за пределы спорадических, преимущественно бытовых разборок. Вместе с тем существуют конфликтные зоны, ситуация в которых создает угрозу стабильности страны в целом.

Содержательный анализ конфликтов в пределах Российской Федерации позволяет, по мнению специалистов, сгруппировать их в три основные типа.

Первый - конфликты, в которых доминирующую роль играют территориальные притязания. Они касаются соседствующих народов и этнических групп и могут приобретать весьма острый характер. Наиболее явный пример конфликтов этого типа осетино-ингушский. В сентябре-ноябре 1992 года борьба за контроль над Пригородным районом Осетии нашла проявление в массовых действиях, вылившихся в открытый вооруженный конфликт. Его результатом стали сотни убитых, повсеместное уничтожение жилых построек и мощные потоки беженцев.

Второй - сецессионные конфликты, в которых активно выступающая сторона ставит вопрос о выходе из состава России и о полной государственной самостоятельности. Наиболее яркий пример конфликтов такого рода - чеченский кризис. Попытка его решения путем массированного применения силы вылилась в крупномасштабные военные действия. Несмотря на большие потери с обеих сторон и разрушение жилого фонда решения конфликта добиться не удалось.

Третий тип - статусные конфликты, в основе которых лежит требование о расширении административно-управленческих полномочий в соответствующем регионе. Конфликты этого типа не обязательно связаны с интересами каких-либо этнических образований. Однако в прошлом они нередко являлись предтечей конфликтов сецессионного типа.

В отличие от других союзных республик СССР этнические конфликты в России обычно не связаны с этнократическими решениями центральной власти или политических сил, определяющих ее политику. Разумеется, многие из нынешних конфликтов уходят корнями в прошлое: в экспансионистскую политику периода становления и расширения российского государства. Однако нынешние стимулы, актуализировавшие этнические конфликты, берут, как правило, начало не в жесткой политике центра, не в его стремлении ущемить чьи-либо этнические интересы. В их основе лежит нечто совсем иное: прогрессирующая слабость власти, отсутствие у нее сколько-нибудь ясной политики в национальном вопросе, подмена такой политики импульсивными телодвижениями, обусловленными конъюнктурными потребностями, неумение реализовать принятые решения, вопиющая некомпетентность исполнителей. Все это создает благоприятную почву для различных авантюристов. культивирует среди них представление о возможности добиться любых результатов, проявив необходимую настырность и бесцеремонность.

При таких обстоятельствах этнические проблемы, а при их дальнейшем углублении - и конфликты, могут произрастать на пустом месте. Это, однако, не делает их кровавый след менее значимым, чем в иных случаях.

Важнейшее последствие межэтнической напряженности и конфликтов , подрывающее стабильность в России и расширяющее сферу применения насилия - появление на ее территории многочисленной категории вынужденных переселенцев и беженцев из бывших республик Советского Союза и районов этнических столкновений ( так называемых горячих точек ).

Первые признаки этого явления относятся еще к концу 80-х гг. Именно тогда начали появляться беженцы, ставшие жертвами межэтнических разборок в Горном Карабахе. Затем последовали эвакуация турок-месхетинцев из Узбекистана, бегство потерпевших от погромов в Баку в январе 1990 года армян и русских, массовый исход осетин из Грузии во время грузинско-осетинского конфликта 1991-1992 гг., стихийная эвакуация русского, узбекского и автохонного населения из объятого гражданской войной Таджикистана. В результате только по официальным данным численность беженцев и вынужденных переселенцев составила к концу 1991 г. в СССР/ СНГ около 800 тыс. человек.

В последующие годы численность невольных иммигрантов выросла многократно. По данным на конец 1992 г., в России их насчитывалось около 1,5 млн. человек. В 1993 г. было дополнительно принято примерно 2 млн. Согласно неофициальным подсчетам, в последующие годы темпы иммиграции, если и сократились, то не на много.

Часть беженцев и вынужденных переселенцев, оказавшихся на территории России, составляли выходцы из “дальнего зарубежья” - прежде всего из стран Азии и Тихоокеанского региона, рассматривавшие российскую территорию в качестве промежуточного этапа на пути в зону “золотого миллиарда” и как бы застрявшие на полдороге. Однако в подавляющем большинстве это были граждане бывшего Советского Союза, оказавшиеся перед необходимостью покинуть прежнее, постоянное место жительства.

До середины 1993 г. основными внешними для России регионами исхода были Таджикистан, Азербайджан и Грузия. Затем на первое место стали выдвигаться Казахстан, Узбекистан и Киргизия. Среди внутрироссийских регионов массового исхода населения первое место прочно заняла Чеченская республика.

Этот исход начался задолго до начала военных действий между чеченскими вооруженными силами и войсками федерации в конце 1994 г. К середине 1995 г. численность официально зарегистрированных беженцев из Чечни составила около 303 тыс. человек. Поскольку далеко не все они проходили регистрацию, действительная численность была гораздо выше. Интенсивный исход населения из Чечни продолжался и все последующие годы.

К середине 90 гг. национальный состав зарегистрированных беженцев и вынужденных переселенцев, оказавшихся на территории России, выглядел следующим образом: русские - 72,7%, татары - 8,4%, украинцы - 4,0%, армяне - 3,0%, грузины - 1,1%, другие национальности - 9,1%. В основном эти пропорции сохранились и в последующие годы.

Потерявшие в своем большинстве имущество и жилье, испытывающие огромные трудности с адаптацией и трудоустройством на новом месте беженцы и вынужденные переселенцы образовали взрывчатый потенциал огромной силы. Распространенная в их среде ненависть к тем, кто превратил их в изгоев, ограбил и лишил родины, помноженная на возмущение политикой российских властей, нередко проявляющих полнейшее равнодушие к судьбе переселенцев и беженцев, никак не способствуют утверждению среди них культуры мира.

В свою очередь появление на российской территории миллионов беженцев создало дополнительное социальное напряжение среди населения России. С одной стороны, оно направленно против самих беженцев, подрывающих сложившиеся устои, составляющих конкуренцию на рынке труда, а в ряде случаев, по причине безысходности своего материального положения, пополняющих криминальную среду. С другой - против сил, сыгравших решающую роль в экспроприации и изгнании соотечественников, руководствуясь этническими соображениями. В ряде случаев это недовольство тоже приобретает все более очевидный этнический оттенок.

А это, в свою очередь, существенно способствует распространению склонности к насилию.