год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Я убит подо Ржевом
В безыменном болоте
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.
Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу ...
Я вам жить завещаю,-
Что я больше могу?
А. Твардовский

Мы еще не в могиле, мы живы. Но для жизни мы мертвы давно ... Нечто из классики, вспоминающееся сегодня таким вот образом.

Воздушный вихрь невидим. До тех пор, пока не втянет в себя снег, капли воды, пыль. Тогда порой ужасает.

Жрецы Сокровенного Знания - Эзотерии утверждают, что окружающий нас мир подобен пыли, движимой эгрегорами - невидимыми "вихрями" неведомого нам Нематериального - точнее, иноматериального - Мира Вселенского Разума. Связано что-то на земле с соответству-ющими эгрегорами - значит, живет. Теряется связь - оседает мертвою, ненужною Вышнему Миру пылью.

Механизм образования вихревых потоков в сем мире изучен досконально. Но это не мешает им обрушиваться на людей внезапно, принося разрушения и беды. Механизм образо-ния и особенности существования эгрегоров никому из простых смертных не известны - на то оно и Сокровенное Знание. О них можно судить только по их "земным" проявлениям.

Находит вдохновение на поэта, пошел в гору политик, просто везет кому-то, дело спо-рится, ты всем нужен, популярен, знаменит - а в действительности всего лишь пылинка, под-хваченная вихрем-эгрегором. Бывает и наоборот: не везет, осмеивают, презирают, стена всюду, куда ни ткнешься - ничего, просто твой эгрегор по известным только ему причинам за-крутил тебя в противоположную сторону.

И вдруг - как отрезало: ни звонков, ни встреч, ни успехов, ни провалов, ни работы, ни отдыха. Словно умер для окружающих. Это значит - стал ненужным эгрегору. Связь порвалась, и ты осыпался пылью на обочине дороги, которой шел. И если тебя не подхватит вновь этот или какой-то еще вихрь жизни - так и будешь живым мертвецом, что ни предпринимай, как ни пыжься.

Остается либо терпеливо ждать новой встречи с эгрегором, настойчиво искать её и быть каждодневно готовым к ней - либо отравлять жизнь себе и окружающим тоской бесцель-ного существования - либо имитировать бурную жизнедеятельность, не взирая на её тщету ( нечто вроде платонического онанизма) - либо спиваться, сходить с ума, кончать с собой.

Иного не дано.

... Когда августовским утром 91-го вернулся, как обычно, в понедельник с дачи и уви-дел на улице колонну танков, то вспомнил 1954 год и решил, что новый Жуков пошел на нового Берию. При любом другом варианте танк на улице столицы так же бесполезен, как подлодка на платформе тягача. Ни мне, да и никому в Москве, а также за её пределами (если только не уча-стникам заговора где-то на другом краю земли) не было видно вихря, сметающего одно госу-дарство и нагромождающего совсем иное - осколки разбитого вдребезги. Можно считать это государство великим или разбойничьим - безразлично. Тем более, что, как показывает пример единственной оставшейся к концу ХХ века "сверхдержавы", одно другого не исключает. Можно считать избавление от него счастьем или бедою, светом в конце тоннеля или отъявленным жульничеством - тоже кому как. Но надо было понять, что кончается одна жизнь и начинается другая, с совсем другими эгрегорами. Тьма жириновских и березовских сообразила это мгно-венно. Я и десятки миллионов мне подобных - нет.

Надо было понять, что я вместе с 80% населения страны попал под первый же танк и был расплющен в лепешку. Совершенно, как 2000 госпоэтов и 8000 госпрозаиков, полтора миллиона госученых и несказанное число народных и антинародных, заслуженных и не очень артистов, художников, учителей, врачей, инженеров, токарей и пекарей, водителей и ведомых. Радовавшихся поначалу, как дети, смене постылого начальства.

Когда легко ладилось с учебой и в школе, и в институте, и в аспирантуре, не вылезал из похвальных грамот и именных стипендий, легко и триумфально защитил кандидатскую (точнее полудюжину обычных, сведенных в одну и тут же изданную книгой - редкость не только в те времена), еще триумфальнее докторскую (просто в виде очередной книги, да еще в другом городе и незнакомом коллективе) - можно, конечно, сослаться на трудолюбие и способности. Но в поле зрения были десятки не менее трудолюбивых и уж точно не менее способных. 99% из них сошли с дистанции по самым вздорным порой причинам.

Марксизм-ленинизм-чучхеизм дает этому одно объяснение. Эзотерика (мракобесие, с точки зрения чучхеистов) - другое. В любом случае ясно одно: ты оказывался востребованным тем временем и местом, тем обществом, в котором жил. Будем считать, что какой-то вихрь-эгрегор подхватил и нес меня почти полвека - от похвальной грамоты круглого отличника во втором классе (первый дался с трудом) до монографии, успешно защищенной в качестве док-торской диссертации. А за четверть века до своего излета стал постепенно и очень бережно передавать меня другому, совершенно иного характера и направления.

Новый эгрегор на поверку оказался тем самым, кто создал "шестидесятников" - социа-листов-утопистов, вознамерившихся придать реальному, бесчеловечно-казарменному социа-лизму "человеческое лицо". Именно он заставил меня сочинить утопию "ускорения строитель-ства социализма" превращением школ в интернаты, пестующие непорочную смену порочным родителям (1951). Заставил взяться за подготовку научно-фантастического романа о Светлом Будущем и познакомил с И.А. Ефремовым, который как раз такой роман уже написал (1953-56). Осенил идеей возможности конкретных научных исследований будущего (март 1956-го). И, главное, дал силы на 16-18 часов работы в день без выходных и отпусков в течение почти десяти лет на семь книг разом: докторская; второй том по той же теме, оставшийся незавершенным, но в кратком варианте опубликованный; три 20-листовые рукописи со сводками данных "литературы о будущем" на середину 1950-х (первая частично опубликована дважды); две 10-листовые рукописи об эсхатологии Древней Индии и социальных утопиях Древнего Китая (опубликованы в журнальном варианте в специальной литературе индологов и синологов). А когда написанное было в значительной части опубликовано, открыл дорогу к самостоятельному сектору и семинару, общественному научно-исследовательскому институту - за 30 лет до массового появления таких в 1990-х! - и даже к госслужбе прогнозирования, созданной, правда, в те годы лишь в ГДР и НРБ и лишь много позднее в СССР. Впрочем, безо всякого реального воздействия на политику, определявшуюся сложным комплексом факторов.

Но тут в дело вмешался совершенно иной эгрегор, предписавший советской правящей клике возможно скорее и жестче сворачивать третью по счету, косыгинскую "перестройку" 1966-71 гг. (считая первыми двумя ленинский НЭП 1921-29 гг. и реформы Хрущева 1956-64 гг.). По-этому сразу и решительно был поставлен крест на прожекте создания, по образу и подобию ГДР-НРБ, комиссии социального прогнозирования при Политбюро ЦК КПСС, а также соответ-ствующей инфраструктуры на всех уровнях партгосуправления. Такой же крест - на институте и всем общественном движении прогнозирования. А затем, по совершенно вздорному поводу (необходимость придать предрешенному смещению вице-президента АН СССР по обществен-ным наукам, слишком либерального для наступивших времен, более "солидный" вид) - строгий партвыговор, означавший, по сути, полуторагодовой домашний арест с запретом печататься, выступать, выезжать, плюс, разумеется, крест на всей дальнейшей научной карьере (1971).

Первый эгрегор использовал меня, таким образом, как говорится, на полную катушку и отшвырнул за ненадобностью в обозримом будущем. Сразу возникла описанная выше ситуация: "как отрезало" - со всеми проистекающими отсюда последствиями. Выходов из само-убийственного стресса намечалось два: эмиграция и "разоблачительные писания" по типу Герцена-Огарева (хорошо, что этого не сделал, ибо герценых и без меня оказалось много, а их судьба, в отличие от герценской, при всей трагичности последней, вряд ли способна вызвать зависть); физическое самоубийство в связи с утратой смысла жизни, как тогда его понимал.

К счастью, нашелся промежуточный вариант - к счастью, потому что тем самым оказался подключенным к новому эгрегору, давшему стимул жизнедеятельности еще на целых 20 лет.

Вариант я условно назвал для себя "легальным антимарксизмом" (в противополож-ность существовавшему в конце Х1Х - начале ХХ в. "легальному марксизму"). Это не было диссидентством, за которое полагались тюрьма, психушка или, в лучшем случае, высылка за рубеж. Но не было и просто "зарабатыванием детишкам на молочишко", с полным безразличи-ем к идейной стороне дела, как у девяти из каждых десяти коллег. На практике это было свыше сотни лекций, свыше полусотни статей и одна-две брошюры или книги каждый год на протяже-нии 20 лет.В десятках городов и полудюжине стран каждый год.О том,в какую пропасть валится семья и в какой тупик зашла школа; какая самоубийственная глупость и подлость царят в социальной организации науки и культуры; как катастрофически губится природа и набирает силу "теневая экономика", мафия; к каким гибельным последствиям ведет повальное пьянство и как душит экономику, всю общественную жизнь страны бюрократизм. Выводы предоставля-лось делать самому читателю-слушателю, и он платил массовой искренней благодарностью.

Конечно, это было рискованно. Но не сравнить же с риском того, кто вступал на путь диссидента! За 20 лет не набралось и десятка "сигналов" в райком, горком и Отдел науки ЦК, которые каждый раз ограничивались "отеческими внушениями": эгрегор бережно хранил меня, не допуская партинстанции "выносить сор из избы". За все это время еще один "строгач" на-висал надо мною только дважды, да и то лишь во второй половине 80-х, когда партсвирепость заметно ослабела. При этом опять-таки по вздорным, "привходящим" поводам, типа грызни разных группировок в родном институте или ревнивой обидчивости директора соседнего инсти-тута, обязанного заниматься прогнозированием.

Пожалуй, наибольшее огорчение в этом плане: довольно подлым "стукачом" после одной из лекций выступил писатель-фантаст, кумир детства и юности. Но и его, наверное, огорчила бесполезность своего доноса.

Зато, как орден - злобный вой сталинистов в ответ на серию разоблачительных статей второй половины 80-х о сталинщине-хрущевщине-брежневщине. Увы, единственная реакция общества, потому что мое печатное предложение 1988 года о запрете компартии и компро-паганды, как человеконенавистничества, повисло в воздухе и не дало результатов доселе.

Косвенным свидетельством успешного подключения к новому эгрегору может служить печатное удостоверение, что моя книга "Окно в будущее" (1970) несколько лет подряд занима-ла первое место по популярности среди молодых читателей общественных библиотек. Еще одно удостоверение - многолетнее со-президентство в созданном мною Комитете исследова-ний будущего Международной социологической ассоциации (1970-96) и почетное членство в созданной тоже не без моего участия Всемирной федерации исследований будущего (1984-96). Наконец, общесоюзная известность и так называемое "мировое имя" в науке, подтвержденное членством в редколлегиях ряда международных журналов.

И это не говоря уже о том, что пусть без моего личного участия, но воплотился в жизнь мой прожект госслужбы прогнозирования в СССР. Правда, в виде "Комплексной программы научно-технического прогресса на 20-летнюю перспективу" (1972-90), которая полностью игнорировалась плановиками, но и тех, в свою очередь, игнорировали лица, принимавшие решения в Кремле и на Старой площади.

И это не говоря о состоявшейся со второго захода общественной организации прогно-зирования: 4000 участников непрерывных конгрессов, конференций, семинаров почти во всех крупных университетских центрах страны в виде "Комитета по научно-техническому прогнози-рованию Всесоюзного совета научно-технических обществ", где был зампредом и председате-лем единственной гуманитарной комиссии - по социальному, экономическому, экологическому и глобально-политическому прогнозированию. Формально все это существует до сих пор.

Как говорится, чего же боле?..

"Боле" мне препятствовал статус профессора-доктора, равный полковничьему в армии и сильно затруднявший развитие нового направления в науке, создание собственной научной школы (хотя то и другое уже были основательно заложены), для чего требовался статус гене-пальский, в науке, как правило, связанный с членством в "большой" или хотя бы в одной из "малых" академий наук : АН СССР или академии наук союзных республик или ведомственные академии медицинских, педагогических, сельскохозяйственных наук и т.п.

Сегодня уже мало кто помнит, что доктора наук в СССР негласно делились на три кате-гории: просто доктора (как бы "подполковники" - в отличие от "майоров", таких же старших науч-ных сотрудников, но еще кандидатов наук); доктора с профессорским званием, обычно заведывавшие сектором,отделом или даже целым институтом ("полковники"),но еще не созрев-шие в глазах "компетентных органов" или не подходящие по разным причинам для выдвижения в членкоры академии; наконец, доктора, сподобившиеся каждые два года "выдвигаться" в членкоры и тем самым занимавшие промежуточное положение между "полковниками" и "гене-ралами" от науки (вроде бригадиров или статских советников в царской России).

Кстати, и генеральский статус, как в армии, подразделяется на четыре сорта: членкор "малой" академии - 150 р. в месяц сверх зарплаты; членкор "большой" АН СССР - 250 р.; "малый" академик - 350 р.; "большой" академик - 500 р. В довершение к рублям полагались квартира, дача, спецпаек и спецателье, спецбольница и спецзахоронение, а для членов АН СССР - еще и две автомашины (академику и его супруге), а также статья в энциклопедии. С фотографией академика и без таковой у членкора. И все это абсолютно независимо от конкрет-ного вклада в науку. Главное же, любому академику или даже членкору можно было без труда пробить "свой" институт, направление, школу - все, что угодно. Совершенно, как любому члену Союза писателей пробить в печать положенное число печатных листов в год, независимо от интереса читателей к его книге.

И вот это последнее привлекало больше всего.

До конца 70-х гг. - в связи со "строгачом" 1971 года и погромной ситуацией в родном институте - я оставался в "невыдвигавшихся". Даже звание профессора получил лишь в 1979 г.- спустя 16 лет после докторской степени, хотя на это обычно уходит один-два года. Но затем стал регулярно "выдвигаться". Впрочем, как и все мои коллеги, безуспешно, так как вакансии уходили более важным для "компетентных органов" персонам. А в середине 80-х вакансий, наконец, появилось столько, что избрание в членкоры казалось предрешенным, само собой разумеющимся - настолько я выделялся количеством и качеством научных трудов, а также "мировым именем в науке".

Однако в институте продолжалась борьба враждующих группировок. Я шел по списку одной из них. А другая провела более основательную подготовительную работу - известно, какую - и победила, не только протащив своего лидера, но и провалив супостатов. Я оказался перед выбором: либо идти на поклон к победителю и писать ему, как водится, разные тексты за грядущее членкорство (было и такое предложение, причем некоторые его приняли и свое член-корство в конце-концов заработали) - либо добровольно перейти обратно в категорию "не-выдвигаемых", поскольку участие в выборах при новом соотношении сил было бы лишь на-прасным унижением. Несмотря на крайнее осложнение перспектив при втором варианте, чув-ство собственного достоинства заставило выбрать его. С тех пор Отделение философии и права АН СССР вот уже почти 15 лет олицетворяется для меня директором института, где работаю. И пока существовал СССР - сидеть бы мне в "полковниках" до скончания века, даже если бы превзошел в науке любого из академиков.

Что ж? Лекции, статьи, книги, города, страны шли в прежней напряженной последова-тельности. И до меня только теперь доходит, что это и была стопроцентно полная жизнь ученого, настоящий успех в науке и следовательно - для ученого - в жизни. А в то время неудовлетворенность сложившейся ситуацией была большой: институт, направление, школа - все это продолжало оставаться на уровне заделов, пусть даже сколь угодно серьезных.

Август 91-го радикально изменил положение. Как казалось, к лучшему. Спустя букваль-но несколько дней после провала путча ко мне на дом явилась делегация из только что соз-данной общественной Академии естественных наук, предполагавшей сосредоточить в своей среде академическую элиту страны, и предложила действительное членство - минуя член-корство - для создания Отделения экономики и социологии. Мало того, мне был предложен Центр - по сути, институт - прогнозирования в одном из крупных хозрасчетных подразделений Академии. С окладом, вдесятеро превышавшим мою немалую зарплату в АН СССР. Тем самым разом решались, казалось бы, все организационные вопросы развития нового направ-ления в науке.

А спустя два месяца мне, как председателю президиума Педагогического общества РСФСР (с 1989 г.), предложили войти в группу академиков-организаторов Российской академии образования, создававшейся вместо упраздненной Академии педагогических наук СССР. И хотя коммунисты в комитете по науке Верховного совета РСФСР отвергли мою кандидатуру (в связи с моими антикоммунистическими выступлениями), спустя несколько месяцев я все же был избран - опять-таки минуя членкорство - действительным членом РАО, где по сей день занимаю должность акакдемика-секретаря Отделения образования и культуры.

И почти одновременно стали поступать сигналы, говорившие о том, что мой эгрегор счел мою миссию выполненной, но не передал другому, как прошлый раз, а оставил брошенным.

Формально все обстояло вроде бы более чем благополучно, и не сразу открылась на-ступающая кончина прямо при жизни.

В Академии образования под моим началом оказались не один, а целых четыре инсти-тута, в работе которых я был или стал достаточно компетентным, чтобы придать их деятельно-сти конструктивное направление: Художественного образования, Семьи и воспитания, Педаго-гики социальной работы и Социологии образования. Любого из них хватило бы с лихвой, чтобы наполнить жизнь смыслом на все обозримое будущее.

Но ни одна из госакадемий никогда не влияла на положение дел в стране, в науке,, в обществе. И в данном отношении ничего не изменилось с переходом государства из одного состояния в другое. Так что своим вмешательством я только напрасно осложнил бы жизнь директору института и президиуму академии. Безо всякого реального результата при любых усилиях. Это относится не только к Академии образования - к любой из государственных или общественных академий.

Академия образования имела и имеет общеакадемическую судьбу, только более дра-матическую. Её никчемность в былые времена настолько резала глаза, что она оказалась почти единственной (чтобы не упоминать об упраздненной по тем же причинам, а ныне вос-становленной Академии строительства и архитектуры), которая была закрыта и затем открыта вновь под новым названием и с новым составом членов. Как водится, среди "новых" тоже нашлись хищники, авантюристы и даже явные психопаты, которые немедленно затеяли свару. Затем было принято решение вернуть в состав Академии "старых", и те вернулись со всей своей накопившейся ненавистью к "новым". Постепенно страсти улеглись, но что может сделать даже преодолевшее междоусобицу научное учреждение в практической сфере при-ложения своей науки? Примерно то же, что Академия сельскохозяйственных наук в тотально разгромленном сельском хозяйстве, Академия медицинских наук в своей казарменной медсанчасти, именуемой системой здравоохранения, или Академия художеств в нашем кастово-цеховом искусстве. То-есть, практически - ровным счетом ничего при любых потугах.

Десятки тысяч школ, в большинстве своем требующие ремонта, - вот они, и других в обозримом будущем не будет. Сотни тысяч педагогов - вот они, какие есть, и других нам вряд ли выпестовать даже в перспективе первой четверти грядущего столетия. Двадцать миллионов школьников,какие есть,тоже никуда не денутся и никем другим не сменятся.Наконец, родители школьников, составляющие население страны, пошедшей вразнос, тоже вот они, на всю обо-зримую перспективу. Предлагать им и их детям какую-то иную школу - все равно, что пред-лагать переход с руского мата на французское жеманство.

Бессмысленно и бесполезно.

Правда, и в этих условиях наука в состоянии предложить нечто полезное. Но, как пока-зывает опыт, для этого вовсе не нужны десятки акакдемических и министерских институтов, где рутина выживания околонаучной публики, напротив, неизбежно душит всякую научную мысль.

Родители по инерции требуют, чтобы их любимым чадам, при любой степени успевае-мости, был выдан "аттестат зрелости", открывающий дорогу к вузовскому диплому и далее к любой синекуре, позволяющей целый день пить чай и блудословить,исправно дважды в месяц выстаивая по полдня за "зарплатой", пусть даже небольшой. И не беда, что с синекурами нынче плохо, а с жалованьем "за просто так" - еще хуже. Любящий родитель (9 из 10) устроен так, что психологически готов содержать своего отпрыска до самой его, отпрыска, пенсии. Лишь бы была "чистая работа" и "все, как у всех".

Соответственно школа тоже по инерции учит только тому, что необходимо на выпускных и приемных экзаменах. Тому, что не только абсолютно бесполезно в реальной жизни, но еще вдобавок не по силам психике и интеллекту 80% школьников. Они, как умеют, протестуют против такого надругательства над ними. Главным образом, бездельем и хулиганством. В силу чего школа превращается во второй (после неблагополучной семьи) социальный источник преступности. Тем не менее, будьте уверены: любая попытка сойти с этого порочного пути будет встречена родительской общественостью в штыки, как повторение неоднократно предпринимавшихся попыток загнать основную массу школьников в ПТУ, оставив дорогу в университеты только отпрыскам начальства.

А что иного, кроме конкретных предложений исправить вопиющее существующее поло-жение, может и должна дать наука?

Меж тем, жизнь явочным порядком делает то, что никак не удается начальству. Для "верхних" 20% населения - независимо от психики и интеллекта его потомства - создается платная подсистема образования, с гарантией последующего житейского благополучия.

Для остальных 80% сохраняется привычная "общеобразовательная", из которой по нарастаю-щей бегут миллионы школьников. Бегут в "никуда". Точнее, в объятия криминальных уличных структур.

Разум подсказывает, что в условиях развала социального института родительской семьи надо всех до единого учащихся всеми силами удерживать в рамках другого социального института - школы. Вплоть до начала массового перехода в третий, и последний социальный институт (если не считать армии и тюрьмы) - обзаведения своей собственной семьей. Естест-венно, не за партой, не за синусами-косинусами огулом для всех, а ,скажем, в роли стажеров, сдающих известные минимумы и защищающих хотя бы символический диплом. Иначе - самое настоящее вырождение нации. Вместо этого, идет давний схоластический спор: оставлять ли "общеобразовательную школу" 11-летней или добавлять к этой трагикомедии еще один год.

Надеемся, сказанное поясняет, почему возможно более добросовестно служить в акакдемических образовательных учреждениях - долг элементарной порядочности. Но пытаться делать эту службу творческим смыслом жизни в сложившихся условиях может только совсем свихнувшийся эгрегор.

Вообще-то в сфере образования у меня к 90-м годам появилось целых четыре должно-сти. Но о них можно сказать все то же самое, что и о первой..

Как уже упоминалось, с 1989 г. я председатель президиума центрального совета Педагогического общества России. Педобщество десятилетиями держалось на "добровольно-принудительных" взносах полутора миллионов учителей. Сегодня только сумасшедший может пытаться возродить такую практику, да еще среди нищего учительства, месяцами не получаю-щего грошовую зарплату.Поэтому нет ни Центрального совета(нет средств на съезд делегатов) ни Президиума (нет средств на командировки), ни большинства бывших областных организа-ций Общества. Есть только с трудом создаваемая издательская (и планируемая учебная - для льготной переподготовки учителей) база, на которой одна за другой воссоздаются областные организации. На мою долю выпадает идеология и общая координация этой работы. Это - от силы один-два раза в месяц на час-другой. Влезать каждодневно в работу профессионалов как главное действующее лицо - значит, дезорганизовать процесс, деморализовать людей, поме-шать начавшейся реанимации.

С 1994 г. я научный руководитель московской школы-лаборатории No 199. И здесь та же история. Одно дело - идеология и общая координация работы раз-другой на час-другой в месяц. И совсем иное - каждодневная подмена директора школы и завучей. Пока что школа - одна из двух, успешно выживших среди более чем тридцати попервоначалу. Но только при условии, чтобы научрук не слишком отравлял существование огромного и сложного коллектива своей наукой. Так что и здесь "вкладывание жизни" поистине смерти подобно.

С 1969 - фактически с 1967 - года я профессор МГУ. Долгое время работал в ИПК (с перерывами), тщетно выслуживая звание профессора, полученное за аспирантов в Академии наук. Затем, с открытием социологического факультета, был приглашен туда сначала совсем -даже завкафедрой, а когда выяснилась невозможность этого для меня - на полуставку. Были и остаются, вплоть до последнего учебного года, полные аудитории, добровольные семинары энтузиастов. Но социология в СССР всегда числилась среди уже упоминавшихся "архитектур-ных излишеств". А сегодня основная масса студентов ринулась на гораздо более "хлебные" экономику, управление, юриспруденцию, практическую психологию, иностранные языки. Социология стала преимущественно чем-то вроде отстойника девиц на выданьи, просто прод-левающих на студенческой скамье свои школьные годы в ожидании замужества или секретар-ства. Никакой социологии никому не нужно. Сегодня она - всего лишь "игра в рейтинг" для всяких политических проходимцев. А уж мой семестровый спецкурс по социальному прогнози-рованию - и вовсе лишнее из лишнего. Поэтому полуставка "съежилась" до четверти ставки, а в прошлом учебном году вообще читал курс на общественных началах, да и то лишь по милости декана.Наверное,придется снова проситься дослуживать в ИПК.Хотя какое-то время казалось, что работа со студентами способна дать новый импульс жизни.

И те же 33 года я - самый заурядный завсектором НИИ, каких, говорят, в свое время в одной только Москве было больше трех тысяч. Все того же сектора социального прогнозирова-ния Института социологии РАН, бывшего первым такого профиля и оставшегося единственным в стране. Завершено 8 исследовательских проектов, с препринтами и заключительными моно-графиями - рекордное для института, да и для целой отрасли науки число. Ведется 9-й - и, думаю, доведется до конца. Не исключено, хватит сил и на 10-й. Но от этого не легче. Не-востребованность социологии горько сказывается не только в МГУ, здесь еще сильнее.

Собственно, почти вся полутысяча сотрудников, кроме разве администрации и обслуги, при чисто символической зарплате, равной пособию по безработице, да и то с большими переры-вами, живет разными приработками на стороне. Но мало кто уходит - настолько велик инер-ционный престиж академической науки. С прошлого года все полуставочники, включая меня, как и в МГУ, из-за нехватки денег для "штатных", перешли на статус "ассоциированного со-трудника", т.е. без зарплаты. Да и этот статус, как и в МГУ, держится только на хороших от-ношениях с директором. Уйдет он - а ему уже стукнуло семьдесят: срок изгнания директоров даже в академиях - и я, вместе со многими другими, вынужден буду тоже уйти, каковы бы ни были успехи у сектора.

Остаться полноценно работать после семидесяти в любой академии помогает только академическое звание. Но я не жалею, что 15 лет назад отказался продолжать домогаться его, как многие коллеги.Я оказался в хорошей компании.Из двух дюжин самых недюжинных философов, вошедших в двухтомную Антологию русской философии ХХ века, лишь двое или трое были избраны в члены Академии,да и то очень давно и просто по стечению обстоятельств поскольку ровно ничем не отличались от двух десятков оставшихся неизбранными, к которым нетрудно добавить столько же блестящих имен. Помню, как горевал многажды отвергнутый Б.Ф. Поршнев, как пытался преодолеть ложный комплекс неполноценности защитой второй докторской,а если бы не умер - наверное,и третьей.Как третировали Л.Н. Гумилева пролезшие в академики заурядные ученые и околоученые секретари. А ведь именно этими фамилиями должна бы завершаться Антология советской историографии ХХ века, если по-честному. Из 15 ведущих социологов, концептуально воссоздававших русскую социологию в 50-х-60-х гг., ни один не попал даже в членкоры "большой" академии (правда, трое, кроме меня, оказались из-бранными в Академию образования) - там все крепко схвачено администраторами и личными связями. Все то же засилье все тех же околоученых секретарей. А я в их глазах - хуже послед-него социолога: какой-то "футуролог".

Да и какое сейчас это имеет значение? Все, пережившие отпущенный судьбой жизнен-ный срок, все выходцы с того - советского - света ныне все равно живые трупы. Безразлично, академики или уголовники. Как в старой пиратской песне, "одних убило пулею, других сразила старость - йо-хо-хо, все равно за борт" (ХХ1 века). А те, которые продолжают цепляться за власть - в том числе академическую - всего лишь "ожившие мертвецы", вурдалаки.

Да и смогла ли бы заполнить жизнь Академия наук, даже если бы продлил в ней свое существование? Ведь как мы уже говорили, надеяться на то, что она способна хоть как-то облегчить агонию российской науки - все равно, что требовать от Академии строительства и архитектуры избыть национальный позор наших архитекторов, по-обезьяньи перетащивших в Россию лоджии из стран отдаленных , не предусмотрев тотальной гнусности их практического приспособления к российской действительности.

За истекший десяток лет я побывал членом по меньшей мере десятка разных прези-дентских советов и думско-министерских комиссий. С полным нулевым практическим резуль-татом их авральной деятельности. И столько же писал разных докладных от имени академий наук и образования. С тем же результатом. Таким образом, любая жизнедеятельность в этой сфере напоминает кошмарный сон, где спасаешься от всяких монстров, не в силах сдвинуться с места. И этому посвящать жизнь? Да здесь ни один эгрегор и близко не вихрился!

Впрочем, даже если бы пошел на унижение и выслужил, как принято, свое членкорство разными "оброками" разным благодетелям - вряд ли бы что-нибудь существенно изменилось. Раз рухнуло государство - рухнула и вся система научной информации, составлявшая одно-временно и часть его инфраструктуры,и основное содержание моейжизнедеятельности.Прежде выход статьи в профессиональном журнале и тем более книги в центральном издательстве автоматически означал известность среди довольно широкого круга читателей. А массовый тираж делал известным всей стране. Теперь известность приобретается только скандалом. "Напечататься" - больше не проблема. Только вот кто купит хоть один экземляр? И, главное, где и как узнает об этом экземпляре? Отошла в прошлое даже обязательная рассылка по центральным библиотекам: ныне этим занимается сам автор, если его это волнует.

К 1991 году у меня осталось лежать в разных издательствах несколько рукописей. К 1999 г. почти все они изданы - кроме одной, дожидающейся своего череда осенью сего года. И еще написано и опубликовано несколько новых. Практически каждая десяток лет назад означа-ла всесоюзный скандал и, как минимум, второй "строгач". Сегодня они прошли незамеченными - словно и не издавались. А по центральным библиотекам развозил самолично, чтобы хоть какой-то след остался. Хотя в одной книге развивалась теория социальных ноововведений. В другой - дописана щедринским языком до наших времен "История одного города". В третьей дана картина наиболее вероятной реализации Апокалипсиса, если не изменятся наблюдаемые тенденции, ведущие к неизбежной глобальной катастрофе не позднее грядущего столетия, В четвертой прослежена история России от колосса к коллапсу и обратно (в будущем). В пятой дана единственная на русском языке сводка альтернативистики - теории перехода от сущест-вующей цивилизации к качественно иной, способной преодолеть кошмарные глобальные про-блемы современности. В шестой развернуты альтернативные сценарии будущего России по систематизированным экспертным оценкам. В седьмой развита теория алкоголизации и дезалкоголизации общества, показано, сколько именно десятилетий нам осталось пьянство-вать до полного вырождения народа. И так далее.

При этом обстоятельства сложились так, что ни одна из моих книг не вышла пока на английском языке - лишь две из них дожидаются своей очереди в одном из нью-йоркских изда-тельств. А следовательно я был и остаюсь известен мировому научному сообществу лишь по нескольким интервью в газетам и по нескольким статьям в профессиональных журналах.

Для "мирового имени" этого достаточно. Для смысла жизни - нет.

Да и "мировое имя" тоже преходяще.

В 1996 году - после четвертьвекового пребывания на посту со-президента иницииро-ванного мною Комитета исследований будущего Международной социологической ассоцмации - наступила, наконец, давно и тщетно готовившаяся ротация всего президиума: в отличие от России, где любые почетные должности, как правило, пожизненны - в цивилизованных между-народных организациях царят древнеримские традиции гражданской службы-повинности, за-тягивать которую постыдно. Но спустя год я получил от нового президиума приглашение участ-вовать в работе Комитета, где первым президентом был якобы один только Бертран де Жуве-нель, а вторым, предшествующим - якобы только Элеонора Мазини. Да я, действительно, в 1970 г. на социологическом конгрессе в Варне, добившись согласия президиума ассоциации на создание помянутого Комитета, предложил де Жувенелю стать моим со-президентом, потому что без канцелярии не смог бы поддерживать постоянную связь с членами Комитета. А когда тот умер - его заменила в той же роли Мазини, так что пост со-президента Комитета стал тради-ционно совмещаться с постом президента Всемирной федерации исследований будущего. Но оба моих со-президента всегда советовались со мной при подготовке и проведении заседаний Комитета на последующих пяти конгрессах Ассоциации, вместе мы готовили Бюллетень Коми-тета и вообще 26 лет это было мое идейное детище. А на 27-й год я оказался бездетным ...

В те же самые времена (ну, как тут не вспомнить об эгрегорах?) молодая поросль, при-шедшая к власти во Всемирной федерации исследований будущего,выработала новый Статут этой организации, с упразднением в ней всякого почетного членства. Возможно, в этом был какой-то смысл, поскольку два из трех человек, получивших такой статус за инициативу созда-ния данной организации в 1967-72 гг. - Роберт Юнгк, Бертран де Жувенель и я - к этому времени умерли, а третий слишком зажился (четвертый, Богдан Суходольский, по преклонно-сти лет, никогда не принимал активного участия в жизни Федерации, и получил почетное член-ство по ходатайству поляков). Наверное, был очень дискуссионным вопрос, давать ли такой статус каждому новому президенту Федерации после его отставки или руководствоваться каки-ми-то новыми критериями почетного членства.Сочли за благо снять вопрос вообще,но сделали это таким образом, что я и здесь оказался как бы ни при чем. И вступать заново в созданную тобой организацию вроде бы обидно. И платить две своих месячных зарплаты (копейки для "обычных" членов) только за право участия в конференциях - самом тягостном для меня заня-тии - вроде бы глупо ...

Кроме того, по прошествии положенного времени я в чисто ротационном порядке ока-зался вычеркнутым из редакционного совета журнала "Technological Forecasting & Social Change", а скоро, наверное, и из "Futures". Правду сказать, из-за особенностей советского образа жизни я никак не мог принимать активного участия в работе члена редколлегии. И если сюда добавить отсутствие книг и крайнюю редкость статей еа английском языке, то что же остается от"мирового имени"?Только материал по истории прогностики во второй полокине ХХ века.

Если бы в августе 91-го я действительно попал под танк - мое место в этой истории не претерпело бы никаких изменений.

Эзотерика прокламирует, что эгрегоры взвихривают жизнь не только отдельных людей, но и семей, коллективов, социальных слоев и классов, государств, народов, целых мировых цивилизаций. Такое впечатление, что мой эгрегор покидает не только меня, но и мою родную страну с расположенным на ней чужим мне (и 80% населения) государством, а также всю евроамериканоцентристскую - ведущую сегодня! - мировую цивилизацию, одной из самых жалких окраин коей мое отечество было и остается. И на сей раз вовсе не собирается пере-давать какому-то другому, как прежде. Наверное, из-за предсмертного состояния и личности, и государства, и цивилизации.

Государство давно не находилось в таком плачевном состоянии, как в 90-х годах ХХ века. Ближайшие аналоги - смутные времена 1917-1921 и 1584-1613 гг., чтобы не говорить о татаро-монгольском иге. С той разницей, что во главе государства на сей раз волею случая ( своего и общего эгрегора?) сначала оказался пустой болтун, ставший игрушкой в руках чужих сил и просто захлебнувшийся в бурном потоке событий, а затем алкоголик-самодур с прогрес-сирующим распадом личности, готовый на все ради чисто животного инстинкта властолюбия. Обоим на редкость не повезло с ближайшим окружением. В особенности последнему из двух. Попервоначалу во власть дуриком пролезли доктринеры, вновь тут же ставшие жалкими иг-рушками в иноземных руках и поставившие государство на грань катастрофы. Потом власть перешла к самым вульгарным хищникам-компрадорам, пустившим страну на разграбление, ежегодно вывозя на свои тайные счета в зарубежных банках десятки миллиардов долларов - львиную долю национального дохода государства, что изначально исключает возможность его реанимации.

Отдельные более или менее государственно мыслящие личности практически ничего не могут поделать и теряются в толпе совершенно свиных рыл, обезображенных ярко выра-женной страстью к власти и наживе (что в сегодняшней России - одно и то же). Их обычно игриво называют "одиозными", не уточняя, что по-французски это слово означает "гнусный, отвратительный, ненавистный, мерзкий" - на выбор.

Экономика подорвана и идет ко дну. Образование и культура тоже деградируют и существуют только как бы по инерции. Политика идиотски самоубийственна. Национальное унижение русских неслыханно за последние полтысячелетия. И миллионы разноплеменных стервятников все более прожорливо терзают заживо разлагающийся полутруп. Его оконча-тельное превращение в гигантскую Руанду-Бурунди - или, точнее, в гигантское Косово - дело самое большее еще одного-полутора десятилетий.

Аналогии с двумя предыдущими "смутными временами" умопомрачающи.

Есть воскресший Остап Бендер, талантливо разыгрывающий роль Гришки Распутина - и, видимо, с тем же концом. Есть Дочь, играющая императрицу Александру Федоровну. Есть чехарда штюрмеров, приведших Николая 2-го к февралю 1917-го.

С другой стороны, есть куча мала гришек отрепьевых,рвущихся в лжедмитрии. Есть польско-шведские интервенты - во всех банках, на всех рынках и даже, как прежде, в Кремле. Правда, совсем иной национальности. Есть казаки-разбойники - в звании чинов администрации или воров в законе (все труднее разобрать, кто есть кто). Есть уйма удельных и приказных князей шуйских, тянущих страну снова к семибоярщине (семиолигарщине?). Есть и тьма юро-дивых - но не нищих,а вполне зажиточных депутатов Госдумы.Нет только Минина и Пожарского

Неужели и на этот раз ждать до 2013 года?

Пока что единственная реальная альтернатива существующей бесовщине - такое же чертово"красное колесо" реванша обделенных властью бывших партаппаратчиков, бериевских выродков, которые не задумаются еще раз повторить и 1917-21 и 1937-41, снова замордовав и перестреляв десятки миллионов человек. Ну, может быть, еще один батька Махно с каким-нибудь фашистским лозунгом и с мгновенным превращением страны в одно пылающее Сараево. Но и голосовать за жуткий живой труп с хищной стаей жулья и ворья за его спиной, только из страха перед новыми зверствами коммунистов или фашистов, как в 1996-м - больше рука не поднимается.

Обстоятельства лета 1999-го складываются так, что в стремлении сохранить свое полновластие и после президентских выборов грядущего года, где Ельцину в нормальной ситуации третий срок президентства никак не светит, припрезидентская камарилья скорее всего пойдет на какую-то комбинацию, типа фиктивного объединения с Беларусью и создания "нового" государства с Ельциным-президентом, либо на какую-то провокацию, типа выноса Ленина из мавзолея, запрета компартии, разгона Думы и введения чрезвычайного положения.И хотя за запрет компартии и закрытие постыдного погоста на Красной площади столицы я пе-чатно выступал еще в 1988 г. - сегодня участвовать в такой кампании на радость правящей клике было бы верхом глупости. Нет, область политики сегодня - сплошная мерзкая грязь. Очень хочется не дожить до завершения перехода бесконечного ужаса в ужасный конец. Чтобы не наложить на себя руки от лавины огорчений - одно мерзостнее другого - при-ходится прибегать к механизму психологической защиты.

К телевизору жена подзывает только в те редкие секунды, когда передают нечто чуть более информативное и чуть менее глумливое. Остальное смотреть просто невозможно. Поразительно: лошадиные дозы мордобоя, "чернухи" и "порнухи" сделали противным даже то,за чем в свое время занимали очередь с ночи.

То же самое с десятками радиостанций, по-обезьяньи воспроизводящих одни и те же западные стереотипы. Единственный оазис в радиопустыне - "Радио Ретро", но его создатели ошибочно убеждены, будто слушателю достаточно прокручивать всю жизнь одну и ту же пластинку с одним и тем же набором песен. Есть еще музыкальное "Радио Орфей", но его со-здатели ошибочно убеждены в том, что композиторы остались и после Чайковского. Тогда как общеизвестно, что композиторов в ХХ веке сменили члены Союза композиторов, а это - не одно и то же.

Совсем без газет - плохо. Но с ними - еще хуже. Поэтому сделано гениальное изобрете-ние: у сына берется пачка газет недельной давности и просматривается за минуту, с зажмури-ванием глаз на особо пакостных абзацах. Таким образом, эмоции отключаются, а что творится - в самых общих чертах более или менее ясно.

Всю сознательную жизнь мечтал о счастливой старости,когда,наконец,появится время, чтобы перечитать накопленные за полвека тысячи томов домашней библиотеки и дочитать не-дочитанное в библиотеках общественных. Увы, мой эгрегор отказал мне в этом счастье. Вдруг выяснилось, что, подобно моим - и не только моим - детям, внукам и правнукам, книг больше читать не могу. Никаких. В отличие от зрелищ, где время от времени тянет хотя бы к чему-то ностальгическому (поскольку все новое - тотально неинтересно), здесь не спасает даже обра-щение к книгам юности и детства: теперь они воспринимаются намного хуже. Исключение составляет только привычная классика, на которой воспитан. Её можно перечитывать без конца - как мусульманин Коран или протестант Библию. В журналах тоже редкая статья вызы-вает хотя бы минутный интерес. Кстати, именно в журналах подобное состояние описывается обычно под рубрикой "Жизнь после смерти".

Наверное, если бы оказался семьсот лет назад перед точно таким же нашествием хищников, прислонился бы к стенам монастыря как единственной опоры в жизни. По сходным причинам вернулся к истоку своего крещения во младенчестве - в лоно Святой Церкви. Признал своим духовным государем Патриарха Руси и стараюсь служить Церкви, как умею.Что бы ни говорили о Русской Православной Церкви, она сегодня - единственный Оплот Духа для русского в его стране.

Не лучше выглядит сегодня и господствующая мировая цивилизация. Мне, как профес-сионалу в истории, социологии и футурологии (в том числе как военому историку по первой своей специальности),достоверно известно,что дни её сочтены и что её в обозримом будущем самое большее двух-трех ближайших десятилетий ждет трагическая участь Древнего Рима полуторатысячелетней давности. Как только оружие массового поражения - ядерное, химичес-кое и бактериологическое - будет освоено главарями тоталитарных, изуверских и мафиозных структур нищих стран Азии, Африки и Латинской Америки - немедленно миллиард безработных в этих странах устроит Западу вторую"Бурю в пустыне",только теперь,как говорится,на равных. Таким образом, гигантским Косово в первой четверти - может быть, даже в первом десятилетии - ХХ1 века станет не только Россия. Вся Евразия. Весь мир.

Да, западная цивилизация своими общеизвестными пороками заслужила такую участь. Как и Древний Рим - по в точности таким же причинам. Но неужели и это предопределено не-ведомыми нам эгрегорами? Неужели гунны, татаро-монголы, всеистребительная резня католиков и протестантов, сотни миллионов жертв коммунизма и фашизма - это всего лишь своего рода предупреждающие параграфы Введения к той вселенской трагедии, когда десятки миллионов талибов от Марокко до Индонезии превратят в Афганистан всю остальную земную поверхность? Неужели теория перехода от агонизирующей современной цивилизации к жизне-способной альтернативной так и останется абстракцией, а на практике рождение новой цивилизации обязательно должно пройти через еще один мрак средневековья?..

Все реже и реже поднимается нога на трибуну лектора, а рука - на статью и тем более книгу. Даже когда благодарная аудитория. Даже когда избавлен от привычных унижений "редактируемого автора". О чем говорить. о чем писать в тысячный (точнее, в полуторатысяч-ный) раз? Зачем пускать круги по воде прогнившего болота без малейшей надежды превратить его в лебединое озеро? Тем более, что хорошо известно: помянутый птичий водоем - всего лишь идеальный сюжет, чтобы в очередном августе-91 скрыть от народа на экранах телеви-зоров очередную гнусность, творимую правителями.

А может быть прав чучхеистический материализм: никакие это не эгрегоры, а всего лишь старческая гормональная перестройка организма в преддверии близкой смерти?

Моей собственной, моей страны и моей цивилизации?..

И все же покидающий меня эгрегор милосерден.

За прошедший академический год, чтобы скрасить наступающую кончину, он сделал для меня намного больше, чем сам я за несколько десятилетий тщетных усилий.

Как из под земли возник обычный ведомственный НИИ, директор которого, вместо того, чтобы, как почти все его коллеги, сдавать каждый лишний угол "коммерческим структурам", выделил, по собственной инициативе (!), целых три комнаты для размещения моего врхива и библиотеки в одной, штаб-квартиры созданной в 1997 г. общественной Академии прогнозиро-вания (исследований будущего) - в двух других. Без чего помянутая организация два года была обречена на бездействие и чего я тщетно пытался добиться разными способами с апреля 1997 г. Безвозмездно!

Мало того, придал штаб-квартире своего научного работника в качестве ученого секре-таря, без коего, как известно, всякая канцелярия мертва. Тоже безвозмездно.

И это не говоря уже о том, что разрешил проводить в своем институте ежемесячные семинары Академии, которые поставил под вопрос бесконечный ремонт в здании Совета научных и инженерных обществ, где они проходили в последней четверти ХХ века.

Наконец, безвозмездно же издал Буклет и Первый Бюллетень Академии, дав ей таким образом своего рода "путевку в жизнь".

Как из под земли возникла обычная компьютерная фирма, глава которой безо всякой мзды оборудовал обе комнаты штаб-квартиры первоклассным узлом международной связи,включая два компьютера последнего поколения, электронную почту, Интернет и авто-матический перевод отсылаемой корреспонденции на английский, французский и немецкий язык.

Мало того, безвозмездно пошел замдиректором формирующегося Центра исследова- ний будущего Академии (директором, как президент Академии, числюсь я), успешно осваивает прогностику, одновременно обучая меня азам компьютерного дела и, возможно, станет настоя-щим директором настоящего Центра. А может быть, со временем, и преемником моего преем-ника на посту президента Академии.

Как из под земли появился обычный слушатель нашего семинара, который пробил в своем учреждении безвозмездно сотенный тираж пятилистового журнала. Первый номер "Вестника Академии прогнозирования" уже вышел и до конца года должен выйти второй.

Как из под земли у моего давнего спонсора вдруг реально появилась возможность реально профинансировать текущие расходы Академии, включая узел связи и аванс под пер-вый "Ежегодник" Академии (его, как и Буклет, и Бюллетень, и Вестник, должны затем выкупитьавторы, вообще члены и актив Академии). И мой первый вице-президент уже заверша-ет формирование первого тома "Трудов".

Как из под земли в городе Санкт-Петербурге возник завкафедрой политической психо-логии ЛГУ, который, оказывается, давно имел интерес к прогностике и собирался формировать "Институт футурологии", только не знал, как это лучше сделать.

И все это - "как из под земли", вдруг, в одночасье. А вы говорите - никаких эгрегоров! С таких позиций мне легче выходить на международную арену и приступать к третьей части моей давней задумки: после Комитета исследований будущего Международной социо-логической ассоциации и Всемирной федерации исследований будущего - начинать формиро-вание Всемирной академии будущностей (World Futures Academy) как конфедерации нацио-нальных академий, начиная с уже созданных российской и финской, а также присоединяющей-ся к ним будущей итальянской и др. Эта работа сейчас (июнь 1999 г.) в разгаре. Первый ре-зультат ожидается в сентябре, на Летней школе в Итальянской Гориции под Триестом, куда уже получено приглашение. Если эгрегор не будет против, именно там будет подписан Акт Создания Всемирной Академии Будущностей. А вместе с ней появятся - уже появляются! - заказы на прогнозные разработки, т.е. стимул деятельности членов Академии в Москве и регио-нальных отделениях Академии, пока еще дремлющих в безысходности существующей нево-стребованности прогнозирования. Начнется живая жизнь - третья по счету попытка реанимации прогностики в нашей злосчастной стране.

Эгрегор сделал мне и еще один подарок. Российская государственная библиотека вдруг (?!) решила издать фундаментальную Антологию мировой прогностики второй половины ХХ века. И предложила мне стать её редактором-составителем, автором предисловия.

Иными словами, собственноручно подвести итог всему, чем жил с 1951 года. Лучшего над-гробия на мою гробницу невозможно придумать.

И это не считая того, что он же вдохновил меня еще два с лишним года назад на раз-работку нового направления в философии истории - ретроальтернативистики: виртуальных сценариев возможного прошлого (при известных допущениях) для лучшего осмысления уроков истории. Виртуальные сценарии отечественных войн 1812 и 1941-45 гг., спасения Киевской Руси, Петровских реформ, восстания декабристов, отмены крепостного права, Февральской революции 1917 года, эвентуального продолжения НЭПа в 30-х, альтернативного развития России в 90-х и др. обошли полдюжины российских журналов и еще не дошли до зарубежных.

На обложке одного из них должна появиться моя фотография, которую я хотел бы видеть на своем надгробии. Вместе с исповедью - как бы первой частью или введением в вышеизложен-ное.

И еще я очень благодарен своему эгрегору за подарок, редкий по нынешним временам тотального разрыва поколений.Он оставил меня - надеюсь, до моей кончины - не просто рядом с дочерью и сыном. И не просто как с близкими мне людьми. Но - что еще реже в нынешние времена - как с людьми, достойными уважения. И за свой труд. И за свою человечность.

Правда, разрыв поколений все же не минул и меня. Но уже на уровне внуков и правну-ков. Правда, сами внуки и правнуки тут ни при чем. Разрыв произвели их матери и жены, кото-рым мы с женой - чужие. Но и без женских злобствований мне трудно найти общий язык с вну-ками, которые - в отличие от меня, читающего только классику - вообще, как и почти все их сверстники, ничего не читают. Которые целиком в виртуальном мире своих компьютеров, тогда как я никак не могу расстаться со страстями мира невиртуального и с трудом приобщаюсь к миру "умных машин".

Очень хотелось бы скончаться до своих протравленных никотином детей и не остаться один на один с совсем уж инопланетным последующим поколением. Вообще с чуждым мне миром ХХ1 века. Все та же эзотерика сулит мне еще десяток лет жизни (среднее меж сроками кончины собственных отца и матери). Но все тот же чучхеистический материализм злорадно подсказывает, что все должно кончиться гораздо раньше - с года на год, со дня на день. Я и так намного превзошел средний для российского мужика лимит: 57,3 года. Лишь бы не слишком мучительно и не слишком обременительно для родных и близких.

Господи, слава Тебе!

Господи, спасибо Тебе!

Господи, Твоя воля!

Господи, я в Твоей воле!

Аминь.