На заседаниях Президиума Российской академии образования время от времени слышатся сетования на неупорядоченность педагогической терминологии. В тысячный раз напоминают, что это ведет не только к бесплодным дискуссиям, где один и тот же термин используется в разных значениях или, наоборот, одна и та же вещь описывается разными терминами. Главное - жестоко страдает педагогическая наука и практика. Но ничего поделать нельзя: в отличие от цивилизованных народов мира, русские прежде всего ценят вольность если не в жизни, то хотя бы на словах. Поэтому в терминологии всяк сам себе хозяин.
Жалкие англичане, с их убогим английским языком, вынуждены довольствоваться в педагогике всего лишь жутким произношением латинской "эдукации", которая покрывает все и вся. Ничего больше они так и не смогли придумать. У русских, на их беду, изначально явились целых три термина: "обучение", "воспитание" и "образование". Но и это богатство, как и все их природные ресурсы, тоже не пошло им впрок. То и дело можно слышать:" воспитание и образование", "обучение и образование", "обучение и воспитание - это и есть образование" , и т.д .Меж тем, даже если верить последнему из приведенных словосочетаний, то все равно закрадывается подозрение, что "обучение" и "воспитание" - качественно разные вещи. Мало того, вполне вероятно, что это - два разных способа передачи двух разных информаций.
Так, можно обучить чтению, счету, письму. Но в принципе невозможно воспитать то же самое. Можно воспитать порядочного человека. Но "обучить порядочного человека" - это совсем иной понятийный ряд.
Если присоединиться к мнению, что обучение - это процесс передачи и усвоения знаний, умений, навыков (пусть даже включающий другие компоненты), то появляется возмож-ность более четкого размежевания понятий обучения и воспитания. Ибо последнее, при обязательном включении "пресловутых зунов", предполагает качественно иную мотивацию. Человек обучается, чтобы что-то знать и уметь, а тем самым - занять более высокое положение в обществе. Человек воспитывается, чтобы удовлетворить свою насущную потребность в самоутверждении - в том, чтобы его уважала по меньшей мере его референтная группа и чтобы на этом основании он мог уважать сам себя, без чего начинается автоматическая деградация личности. Сделать это можно одним-единственным способом: передачей и усвоением устоявшихся образцов - стереотипов сознания и поведения.
Усвоение стереотипов предполагает некоторые элементы обучения в чисто инструментальном порядке, но отнюдь не сводится к ним. Если же отождествлять воспитание с обучением - а именно этим занимается по сию пору мировая и особенно наша туземная педагогика - то результаты получаются неизменно нулевые или даже минусовые. Что, впрочем, нисколько не смущает педагогических резонеров, без конца разыгрывающих басню про повара и кота, в которой, как известно, домашний хищник "слушает" одно, а " делает" совершенно другое.
Так, школьнику, студенту или даже профессору-академику можно сообщить все необходимые знания о преимуществах и правилах пользования носовым платком, о вреде курения, о непристойности мата, о презренности хамства-холуйства и пр. Тем не менее, вовсе не уникум профессор (не говоря уже о школьниках и студентах), который предпочитает носовому платку собственный рукав, курит и пьет - даже если его выворачивает от этого, матерится, как самый невоспитанный боцман, хамит по отношению ко всем, кроме вышестоящих, перед которыми подло холуйствует. И проделывает все это вовсе не от недостатка знаний-умений-навыков и даже не потому, что приятно или просто хочется, а потому, что "так принято" в его референтной группе. И если он будет вести себя иначе - там его статус заведомо понизится.
Все это - общеизвестные психологические истины. Тем не менее, упрямо ведется "воспитательная работа" в семье, в армии, в тюрьме - во всех без исключения социальных институтах общества. И никого не смущает, что словосочетание "семья (армия. тюрьма) воспитала" никогда не имеет к этой "работе" ровно никакого отношения.
Видимо, пора задуматься над механизмами формирования и изменения стереотипов сознания и поведения как единственном действенном инструменте подлинного, не мнимого воспитания. Осуществимо ли это на практике? Да, но, увы, пока что без заметного участия
педагогической и психологической науки. Приведем в качестве иллюстрации два примера -один негативный, другой позитивный.
Во времена, не столь отдаленные, когда русский мат был так же распространен, как и сейчас, существовал железный стереотип сознания (и поведения): в присутствии женщин может материться только подонок. Этот стереотип свято соблюдал и отъявленный матерщинник - министр или генерал, и самый последний подзаборный хмырь. И если случайно сорвалось привычное матерное - виновник чувствовал себя, как громко испортивший воздух. Сегодня представители младшего, нередко среднего, а за ними все чаще и старшего поколения грязно матерятся не только при женщинах, но и вместе с ними. Изменился стереотип - произошло эффективнейшее воспитание нескольких поколений. Правда, со знаком "минус".
Другой пример: отношение к никотину, алкоголю и более сильным наркотикам в США. Был (и по сию пору экспортируется в менее развитые страны, включая Россию) один стереотип: заслуживающая уважения личность обоего пола непременно должна быть с сигаретой во рту, с бокалом в руке и с "дозой травки" в кармане. Теперь такого уважения заслуживает, образно говоря, только бегающий трусцой, а сигарета, стакан и "травка" сделались - правда, не во всех референтных группах - символами некой второсортности, плебейства. С далеко идущими социальными последствиями по части масштабов и структуры потребления наркотиков.
Думается, здесь - ключ к переводу категории воспитания из области квазиобучения с нулевыми и негативными результатами в область действительной смены стереотипов сознания и поведения. Так, как это желательно для общества в целом.
И.В. Бестужев-Лада, академик РАО
|