год 2010-й - более 30.000.000 обращений

Противоречивость, иррациональность мировой истории как бы подчеркивались постоянными кризисами, антагонизмами, несовместимостью диаметрально противоположных тенденций, господствовавших в планетарном социуме. Действительность, реалии XX века отвергали одну за другой выдвигавшиеся различными научными школами мировоззренческие теории и доктрины, основывавшиеся на экстраполяции в современность опыта прошлого и формулировании на этой основе каких-то общих закономерностей для длительных периодов исторического развития. В частности, этот век стал свидетелем того, что многообразие жизни нельзя вместить в прокрустово ложе классового подхода марксизма, разделившего мир на капитализм и социализм и проведшего между ними временную и временную границы. Временную потому, что социализм априори выступал в качестве "светлого будущего" по отношению к "загнивающему" капитализму. И временную, так как провозглашалась неизбежность победы социализма во всемирном масштабе. Крах "реального социализма" в Европе вместе с тем не снял с повестки дня идеалы социальной справедливости и равенства как ориентиры развития человечества. "Прочтение истории" к объяснение современного мира с точки зрения концепции плюрализма цивилизаций А.Тойнби, ориентированной скорее на пространственные и хронологические координаты прошлого, нежели на процессы настоящего времени, также демонстрирует в этом плане свой "узкий горизонт" и методологическую ограниченность¹. Ценные с научной точки зрения попытки А.Г.Франка рассмотреть в качестве движущей силы мировой истории "процесс аккумуляции капитала"², теория Э.Валлерстайна о циклах и сдвигах "центров гегемонии в мировой системе"³, идеи Кондратьева о длинных и коротких "экономических волнах" в мировом хозяйстве⁴ так или иначе "упорядочивали" тот пли иной пласт исторического материала, лишь приближаясь к раскрытию закономерностей самодвижения истории. Не случайно один из глубочайших умов нашего столетия К.Ясперс даже был вынужден заметить, что "история имеет глубокий смысл, но он недоступен человеческому сознанию"⁵.

Мятежную историю XX столетия можно рассматривать, с одной стороны, как продолжение, инерционное воспроизводство, развитие процессов XIX века и их завершение, "конец" многих из них, и как "начала без конца", то есть возникновение, проявление принципиально, качественно новых явлений и моментов, направлений жизни, которые не являлись прямым продолжением или экстраполяцией прошлого в настоящее, а представляли элементы будущего в повседневности многоликого мира. Взятые в комплексе, в совокупности, эти явления во второй половине века начали создавать духовно-социальное поле такого вселенского напряжения, выход из которого обусловливал смену основ жизнеустройства и жизнедеятельности человечества. Осознание "переходности" всего XX столетия, императивности "вызовов истории" как провозвестников нового этапа цивилизационного развития в целом пробивало себе дорогу с трудом, буквально продираясь сквозь частоколы догм, предрассудков, идеологических штампов, наталкиваясь на консервативность социальных систем и структур, нередко пассуя перед грандиозностью объективно требуемых перемен. Ведь одно дело, когда речь идет о научно-техническом прогрессе в рамках известного и освоенного промышленного производства, его переводе из экстенсивного в интенсивное русло развития за всеми проистекающими из этого социальными последствиями, и совсем другое, когда признается, что человечество вовлекается в принципиально, качественно новый этап своего развития, определяемый приоритетами третьей цивилизационной революции (Известный английский философ Дж.Бернал в начале 60-х годов писал, что около 6 тысяч лет тому назад произошла первая цивилизационная революция, когда человек освоил сельскохозяйственное производство, вторая, приведшая к развитию промышленного производства, началась немногим более 200 лет назад, третья же концентрирует усилия на сферах, "обслуживающих" и развивающих самого человека):

• возникающим новым постиндустриальным типом производства, в котором человек занимает позицию "носителя всеобщих производительных сил" где он во все большей мере перестает быть агентом производственного процесса и встает рядом с ним в качестве организатора, контролера, регулировщика. Этот тип производства З.Бжезинским в конце 60-х годов был назван "технотронным", он же квалифицируется и как автоматизированно-компьютерный, компьютерно-коммуникативный и т.д.;
• состоянием перманентного перехода экономики товара через экономику денег в экономику человеческих способностей. "Человеческий капитал" как совокупность профессионально-квалификационных навыков, знаний, таланта индивида становится движителем становящегося все более разнообразным и все менее энерго- и материалоемким производства. А.Печчеи, президент "Римского клуба", писал в этой связи, что "именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все наши стремления и чаяния, в ней все начала и все концы, и в ней же основы наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее возможности... Именно в их развитии заключено не только возможное разрешение всех его проблем, но и основа общего самоусовершенствования и самовыявления всего рода человеческого⁶;
• превращением постиндустриальной хозяйственной деятельности в экономику "дорогого человека" ("дешевый работник" по сравнению с дорогостоящими машинами обеспечивал, по мнению Д.Рикардо, основу экономического процветания Англии в XIX веке), где главной формой накопления становится то, что эффективно потреблено для подготовки и развития человека-труженика. Академик Н.Н.Моисеев, рассуждая о постиндустриальных перспективах РОССИИ, замечал, что этот этап развития превращает воспитание массового мастерства трудящихся в важнейшую национальную задачу, что на этапе постиндустриализма "людей , от которых зависит успех производственной деятельности, приходится долго и дорого обучать", что "нет проблемы более важной, чем образование и воспитание народа, формирование мастера, даже в условиях кризиса экономики"⁷;
• большим в постиндустриальной модели общества контролем человека, чем ранее, над своей социальной и природной средой. Это общество не бесконфликтно, но основная ось конфликтов здесь смещается с уровня классов, стратов, групп в плоскость индивид - общность. Указанный тип конфликтов будет носить по преимуществу экзистенциальный, а не социальный или политический характер, особенно при перерастании современных постиндустриальных обществ в их следующую качественно новую форму - информационное общество, уже на стадии постиндустриальности общество несет в себе явные тенденции к замене представительной демократии партиципарной, социокультурные же институты трансформируются в направлении бесконечного разнообразия форм, норм и ценностей. Исторический плюрализм общественного развития в данном случае преобразовывается в органичный сплав стилей и образов жизни, отражая тем самым некую универсальную специфику современного человечества.

I. Впервые в истории человечества складывается действительно единая его цивилизация. Результат научно-технической революции - современная инфраструктура мира и телекоммуникации позволили человеку по существу овладеть пространством и временем, они физически сблизили между собой страны и народы всех континентов. С помощью спутникового телевидения человек стал повседневным участником событий, свершающихся от него в тысячах километров. На наших глазах и при нашем участии возникает новый комплекс системообразующих ценностей и норм, характерных для всей цивилизации. К.Ясперс писал по этому поводу, что "в наши дни существует реальное единство человечества, которое заключается в том, что нигде не может произойти ничего существенного, без того, чтобы это не затронуло всех... Теперь речь идет не о чем-то взаимосвязанном по своему внутреннему значению, а фактически разделенном, но о целостности, внутри которой происходит постоянное общение"⁸.

С подобной трактовкой разворачивающегося в XX столетии исторического процесса согласны не все обществоведы, что вполне естественно. Представляет интерес и тот факт, что и сторонники указанной точки зрения по-разному видят сам процесс становления единой планетарной цивилизации и ее основополагающие черты. Большинство из них убеждены в том, что в данном случает следует говорить о последовательной "вестернизации" мира, победе в нем евроатлантического образа жизни и ценностей, западной модели общественной организации. Наиболее полно и категорично это обосновал американский политолог Ф.Фукуяма в ставшей широко известной его работе "Конец истории"⁹. Исходя из утверждения Г.-В.-Ф. Гегеля о том, что история направляется с Востока на Запад, и "Европа есть, безусловно, конец всемирной истории, а Азия ее начало", Фукуяма констатирует "конец истории" в связи с тем, что, по его мнению, западная модель демократии победила во всемирном масштабе, то есть соединились ее конце и начало. Но если Гегель в своих рассуждениях выступал с позиций евроцентристской мировой истерии, каковой, по сути, она и была в его время, то американский автор выступил сторонником унификации мира по евроамериканской модели развития, чему можно противопоставить немало аргументов. Как показывает практика становления постиндустриализма в разных регионах мира, лишь при известных условиях и на отдельных конкретных территориях тенденция унификации может воплотиться в реальность, но от этого она не перестает быть антиисторической, ибо ведет к разрушению, уничтожению национально-культурного генофонда человечества, обеспечивающего своим многообразием бессмертие рода людского. Она же показывает, что основная проблема ускорения прогресса отдельных стран и регионов в освоении ценностей постиндустриального развития заключается не в тщательном и тотальном копировании опыта евроатлантической цивилизации, а в поисках эффективного соединения пространственно-национальной идентичности с ценностями постиндустриализма, то есть в обеспечении собственного, самобытного ответа на единые в общем-то "вызовы истории". В противном случае в реальной жизни возникает контртенденция - движение в защиту традиционных ценностей и укладов (по типу исламской революции Е Иране), существенно усложняющая, а то и прерывающая на время модернизационное развитие.

С другой стороны, именно возникновение единой планетарной цивилизации означает не что иное, как конец евроцентристской истории, не победу евроатлантической цивилизации во всем мире, а поиск этой цивилизацией ресурсов для преодоления глубокого кризиса ее рационально-техногенных ценностей и устоев в собственной глобализации, во всемерном стимулировании появления новой цивилизационной парадигмы.

Здесь, по всей видимости, следует иметь в виду несколько моментов. Во-первых, мир отнюдь не был; как известно, изначально обречен на евроцентризм своего прогресса и всеобщей истории. А.Г.Франк, объясняя причины, почему историческое развитие пошло по пути "монополярной" (евроцентристской), а не "мультиполярной" трансформации, выделяет две из них: поворот Китая династии Мин к тщательной самоизоляции и действия морских держав Западной Европы, завоевавших Америку и "впрыснувших" ее золото в процесс собственного накопления капитала"¹⁰. Постиндустриализм, как представляется, восстанавливает в своих естественных правах "мультиполярность" мирового развития и его истории. Во-вторых, признавая в качестве ведущей тенденции современного мирового развития интеграционный процесс, то есть объективный процесс сближения, дополнения, взаимообогащения различных социальных общностей, их единение на основе всемирных материальных связей, все же нельзя не учитывать, что идет он как раз через дезинтеграционные моменты, когда возрастающая коммуникативность социума требует большего, а не меньшего старания к сохранению различий, особенностей отдельных народов и цивилизаций. А.П.Мезенцева подчеркивает в этой связи, что "какой бы глубокой ни была интернационализация человечества, оно по-прежнему состоит из разных народов, больших и малых, этнических общностей, самобытных и неповторяемых цивилизаций, каждая из которых создает свой микромир, свою модель мира, не менее уникальную, чем жизнь каждого человека, каждой цивилизации"¹¹. В-третьих, нельзя не прислушаться в данном случае и к мнению Н.Н.Моисеева, который считает, что "превращение совокупности цивилизаций в единую систему, в которой каждая цивилизация сохранит столь нужные для человечества особенности", способно обеспечить планетарному социуму реальную стратегию выживания и развития¹².

Некоторые мыслители исходят из того, что трагическая несовместимость Запада и Востока в киплинговском их понимании, характерная для индустриальной эпохи, преодолевается на стадии постиндустриализма, когда происходит некий синтез между евро-атлантической цивилизацией и другими региональными культурами и цивилизациями. Подразумевая под Западом принцип личностный, а под Востоком социально-коллективистский, сторонники этой точки зрения допускают возможность того, что можно "смыть ту пространственную локализацию этих двух принципов, благодаря чему и произойдет великий западно-восточный синтез", и это приведет к исчезновению упомянутой "геосоциокультурной дуальности¹³. Но ведь синтез - это плодотворящее взаимодействие, рождение новой единой культуры с новыми качествами, это состояние, когда участники межцивилизационного контакта соединены уже внутренней духовной связью, а сам контакт становится неотъемлемым компонентом их сознания. В этой связи действительность вряд ли дает основания для утверждений о западно-восточном синтезе как реальном процессе. Попытки оперировать в данном случае великой русской культурой как образцом подобного разворота событий не выдерживают критики, ибо у русских всегда осью мировоззрения были и остаются евро-христианские ценности. (0.Полден, автор одной из последних работ об европейской нации, свои взгляды черпает из убеждения С.Шпенглера, который считал: "Все, что называется европейской культурой, возникло между Вислой, Адриатикой и Гвадалквивиром". Согласно Молдену, три критерия европеизма (католицизм, ренессанс, реформация) ставят Россию "вне пределов исторического развития европейских наций" этот автор предпочитает говорить о России лишь как о "евроазиатском мосте", совпадающим с "восточной границей влияния европейских народов". Любопытно, что, вытесняя Россию на азиатские выселки, О.Молден не отрицает возможности вхождения в складывающуюся европейскую нацию украинцев и белорусов, демонстрирующих, по его словам, " проевропейские симпатии".)

Но дело даже не в этом. Единая планетраная цивилизация в принципе не может быть каким-либо синтезом, ибо она по природе своей возникает явлением, феноменом полицентричным, в ней действуют глобального размаха тенденции дивергенции и унификации, ее ценностная система интегративна, соединяя через подсистемы ценностей начала и западного, и восточного миров, она не растворяет, не синтезирует их друг в друге или друг с другом, а скорее актуализирует, будит, динамизирует те из них в арсеналах как евроатлантической, так и восточной цивилизаций, которые способны благоприятствовать постиндустриальному развитию. К.С.Гаджиев, пытаясь раскрыть, как он пишет, характериологические черты становящейся всепланетной цивилизации, прибегает к аналогии с головным мозгом человека, состоящим, как известно, из двух симметричных полушарий, которые различаются по своим функциям, контролируя рационально-логические и интуитивно-иррациональные начала в деятельности человека, но составляют нераздельное единство. Для него очевидно, что единая цивилизация не может приобрести жизнеспособности и новой динамичности, основываясь либо на евроатлантической, либо на восточной цивилизациях, что "как раз органическое сочетание этих двух начал в их взаимной борьбе и взаимодополняющем сосуществовании способно придать этой новой цивилизационной динамике новую витальную энергию"¹⁴

В последние годы уверенно набирает вес точка зрения, согласно которой постиндустриальная модернизация Востока происходит на свой лад, заимствуя и используя научно-технологические достижения Запада, обогащая их собственным вкладом, фактически создавая общее поле соразвития, кооперации, сотрудничества в достижении одних и тех же цивилизационных целей, но идя к ним индивидуальной дорогой, мобилизуя для этого собственные внутренние силы и способности. Рушатся восходящие еще к Гегелю представления о пассивности, летаргичности и неспособности восточного менталитета к социальному, технологическому и иным, формам прогресса. Как недоразумение начинает рассматриваться довольно устоявшаяся теория о восточных культурах как исключительно социально-коллективистских, а о западных - как исключительно индивидуалистских. Оба этих начала, что подтверждается жизнью, объективно присущи любой культуре, но выражаются и проявляются в них с разной интенсивностью, равным образом происходит и отказ от безоговорочного отождествления органично присущих постиндустриализму социально ориентированной рыночной экономики и рыночных отношений, а также демократии с индивидуализмом. Опыт современной модернизации Японии, новых индустриальных стран Юго-Восточной Азии демонстрирует, что перемены в них начинались не с либерализации государства, как это было, во всяком случае согласно теории, на Западе, а в условиях, когда государство действовало в качестве инициирующей силы, организатора акций и мероприятий, сделавших необратимыми процессы утверждения рыночных ценностей и отношений в экономике. Если на Западе социально ориентированная экономика и сложившаяся демократия зиждились на ценностях индивидуализма и рациональности, то на Востоке эти же процессы основывались преимущественно на коллективистских принципах и ценностях.

Обобщая опыт современной модернизации Японии, Южной Кореи, Тайваня, Н.Н.Моисеев отмечал, что "они вышли на "пик" технического прогресса. Они могут рассматриваться как образцы техногенных цивилизаций. Вместе с тем по взаимоотношениям личность - общество, во взаимоотношениях между людьми, в системе ценностей и приоритетах, в стремлении сохранить самих себя, свой образ жизни эти страны принадлежат к традиционным цивилизациям"¹⁵. Модернизация на Востоке осуществлялась при сохранении важнейших традиционных начал в социокультурной сфере. Именно сохранение традиционных ценностей и ориентиров позволило Японии, Южной Корее, новым индустриальным странам Азиатско-Тихоокеанского региона освоить достижения западной техногенной цивилизации, не вестернизируясь в буквальном смысле этого слова, модернизироваться экономически, сохранив основополагающие черты своей традиционной культуры, сохранив и развив свою идентичность.

По всей видимости, в этом кроется ответ на вопрос о коренном изменении позиции загадочного Востока, упорно отвергавшего, отторгавшего экспансию космополитического промышленного производства Запада в недалеком прошлом и раскрывшегося по отношению к принципам и возможностям постиндустриального развития. Этот же феномен дает достаточные основания для того, чтобы утверждать: постиндустриальное общество как таковое нельзя сводить только к его уже известным евроатлантическим образцам, оно есть и будет столь же полифоничным, как сам современный мир.

Недавно А.Г.Милбэнк писал (под псевдонимом Р.Фолька), что глобальная цивилизация может укорениться и получить свое воплощение, "если будут восприняты как реальность общность судьбы для всех людей и их единение во времени и пространстве, выстроенное на основе биоэтнического импульса всех человеческих групп выжить и процветать"¹⁶. Предположительность слов американского профессора в данном случае не должна смущать, ибо он связывает становление глобальной цивилизации с возникновением "мирового гражданского общества", до которого, если оно в принципе возможно, действительно еще очень далеко.

П. В постиндустриальную эпоху история впервые становится действительно всеобщей, а субъектом исторического прогресса - все человечество в целом. В этой связи ключ к расшифровке кодов современного мирового развития способен дать лишь цивилизационный подход с его стереоскопическим видением человека во всех его многочисленных ипостасях ивдивида, члена семьи, социопрофессиональной группы, страта, общества, государства, всемирного социума. Человек как субъект становится реальной самоцелью прогресса, что вызывает необходимость если не отказа, то во всяком случае серьезнейшей корректировки ведущей свою родословную от идеологии Просвещения "прогрессистской" концепции общественного развития, с характерным для нее "представлением о науке и технике как единственном и всесильном средстве разрешения любых человеческих проблем и достижения социальной гармонии на путях рационально спроектированного миропорядка"¹⁷. К.Х.Делокаров, разделяя мнение многих отечественных и зарубежных философов о кризисе современного техногенного мира, формулирует вывод о том, что нынешняя "технологическая цивилизация как высшее проявление человека является тупиковой ветвью развития общества и человека"¹⁸. Кризис "экономического человека", видящего в мире и других людях в первую очередь объекты, способные быть использованными для удовлетворения его потребностей, связывается в таком случае с исчерпанием рациональных ресурсов исходных ценностей европейской культуры, послужившей основанием для современной индустриально-технологической цивилизации. Одни футурологи видят выход в этой связи в "возврате человека в природу", в "детехнизации общества", другие, считая, что "мы не успеем сменить стиль жизни, у нас уже не осталось времени, чтобы перестроиться и спасти природу", ратуют за создание и функционирование "большого бесприродного технического мира"¹⁹, третьи устремляют свои взоры к ноосферной цивилизации, определяемой А.Д.Урсулом как ее, цивилизации, новое качественное состояние, при которой социум войдет в коэволюцию с природой, приоритетными станут гуманитарно-общечеловеческие ценности²⁰. Справедливо ставя вопрос о том, что без науки и техники человечество не может решить проблем своего развития, Б.Н.Бессонов замечает вместе с тем, что оно способно выжить только в том случае, если придаст своему прогрессу человеческий, гуманистический смысл. "Технократизм, - пишет он, - лишенный человечности, вырождается в бескрылый прагматизм. Он чреват обессмысливанием прогресса. Но и гуманизм, лишенный бесстрашного научного поиска, практического содержания, преобразующего социального пафоса, утрачивает свое реальное содержание. Нельзя обеспечить благоденствие человека, развитие его способностей без достижений современной науки, без модернизации всей материально-технической базы, без обновления общественной жизни"²¹.

"Человекоцентричностъ" постиндустриализма как нового типа производства и как стратегического выбора развития в направлении антропогенной, а не техногенной цивилизации, когда человек впервые в своей истории развивается быстрее, чем создаваемые им орудия труда и системы машин, выдвигает на передний план общественной жизни проблемы демократии, демократического переустройства жизнедеятельности социума. Причем эта проблема встает сразу в двух ракурсах. Во-первых, демократия постиндустриального общества нацелена на преодоление недостатков мажоритарной демократии, признающей легитимным насилие большинства над меньшинством и подавление таким образом инакомыслия и плюрализма. А.Д.Урсул отмечает в этой связи, что становление на базе постиндустриализма информационного общества будет сопровождаться появлением консенсусного механизма, который на базе достаточно развитой информационно-компьютерной модели рационально учитывал бы интересы каждого человека в рамках общепринятых общечеловеческих ценностей и приоритетов, устранив таким образом "существующее противоречие между современной демократией (властью большинства - М.М.) и принципами гуманизма (выдвигающим в качестве основополагающих права, свободу и достоинство каждого человека, а не только принадлежащего к большинству - М.М.)"²². Постиндустриализм, таким образом, обусловливает проявление новых, более высоких, более совершенных, более гуманных форм демократии.

Во-вторых, посиндустриальная модернизация современного мира ведет к горизонтально-территориальному распространению демократии. Новые ее плацдармы на разных континентах земного шара в настоящее время по существу маркируют границы диффузии постиндустриализма. Проблема же состоит в том, что традиционно все виды и типы демократии идентифицируются большинством обществоведов с демократическими идеалами Запада. Но правомерно ли сводить демократическое развитие к его западному опыту, практически всегда связываемого с протестантизмом, вот в чем загвоздка. С.П.Хантингтон, ставя эту проблему, отмечал, что по мере экономического развития те или иные страны попадают в зону перехода (или зону выбора), где все труднее поддерживать традиционные формы правления, и необходимы новые типы политических институтов, которые должны соответствовать требованиям все более усложняющегося общества. Для него совершенно очевидно, что "в современном мире все страны с европейским населением и протестантским большинством имеют демократические правительства", что господство ислама "не стимулирует демократию", что конфуцианство и буддизм благоприятствуют авторитаризму, а индуизм способен поощрять развитие демократии. Из этого американский социолог делает вывод, согласно которому страны, прошедшие зону перехода, становятся либо демократическими, либо социалистическими, то есть тоталитарными²³.

С.П.Хантингтон не прав в своих рассуждениях, что весьма очевидно, так как принимает во внимание отдельные стороны культуры модернизирующихся стран и игнорирует специфику сопутствующего высокоразвитой экономике усложненного общества, которым уже невозможно управлять авторитарными методами. Вместе с тем экономическое развитие, обусловливая модификацию или отказ от традиционных институтов, напрямую не определяет, какая политическая система идет им на смену. З.Бжезинский, писавший свою работу, в отличие от С.П.Хантингтона, уже после исторического поражения "реального социализма", подчеркивал, что "деперсонифицировав человека", социалистическое общество не смогло "расшифровать" современную экономику и "тем самым лишило себя возможности вступить в эпоху постиндустриального развития". И тут же добавил, что крах тоталитаризма "отнюдь не означает автоматического торжества либеральной демократии, ибо либеральная демократия сама по себе является очень сложной и чувствительной системой. Для нормального функционирования она требует множества условий, прежде всего культурного свойства"²⁴. К тому же следует иметь в виду и следующее: политические демократии имеют всегда в качестве своей основы рыночную экономику, но обратно это правило действует далеко не всегда. И раз это так, то имеет ли смысл утверждать, что глобальный процесс демократизации можно и нужно сводить к пространственному приращению западной демократии? Не логичнее ли считать, что как нет единой западной модели демократии, точно так же не может быть и какого-то унифицированного образца утверждения политической демократии в современном мире? Здесь уместно заметить, что демократия отнюдь не является самоцелью общественного развития, что в качестве системы механизмов регулирования общественных дел она функциональна и призвана на каждом историческом этапе решать конкретные задачи, стоящие перед тем или иным политически организованным сообществом людей. Значит, содержание демократии, ее формы, виды, типы, проявления не могут не быть различными, многообразными, плюралистичными, как сам наш многоцветный и многосложный мир. По всей видимости, в данном случае совершенно прав Т.С.Элнот, который писал, что, по его мнению, демократия представляет собой нечто вроде сочетания машины и растения, где машина символизирует принцип универсальности, одинаково проявляющийся во всех странах, в то время как растение - принцип уникальности, укорененный в каждой национальной культуре²⁵.

Ш. В современном мире, если пользоваться определением С.П.Хантингтона, разворачивается "великий процесс модернизации" с его девятью признаками: радикальностью, комплексностью, системностью, глобальностью, длительностью, стадийностью, приданием миру определенной однородности, необратимостью, прогрессивностью (не только необратимостью, но и желательностью)²⁶. В его основе - постиндустриальная цивилизационная революция, накладывающая свой отпечаток на всю жизнь человечества, определяющая направленность становящихся все более масштабными и глубокими общественных перемен. Некоторые ученые, исходя из степени вовлеченности стран и народов в модернизационный процесс, пишут о смене трехчленного деления мирового сообщества на развитые капиталистические, социалистические и слаборазвитые страны четырехсегментным миром, состоящим из постиндустриальных стран, где идет формирование коммуникативно-информационного общества; новых индустриальных стран, где равнодействующая основных тенденций указывает на переход к постиндустриальному типу развития; посттоталитарные страны Восточной Европы и Содружество Независимых Государств, для которых также характерна ориентация на постиндустриализм, отягощенная необходимостью рыночного преобразования планово-директивной экономики; и, наконец, слаборазвитые страны, не имеющие сколько-нибудь обоснованных надежд на ускорение экономического развития из-за отсталой структуры общественных отношений, неграмотности, нищеты населения и неоколониальной эксплуатации, а также потому, что постиндустриальные страны "убегают" в будущее быстрее, чем развивающиеся с более низкой ступени общества рвут со своей отсталостью. По существу, эта формула мало чем отличается от прежней, трехчленной, она также констатационна и статична и, главное, также не способна сколько-нибудь удовлетворительно объяснять глубинные процессы, преображающие мир.

Другие обществоведы предпочитают размышлять в координатах парадигмы отношений Север - Юг, где под Севером понимаются достигшие высокого индустриального уровня развития постиндустриальные страны (так называемые "северное кольцо" от Ванкувера, до Владивостока), а под Югом - весь остальной мир. "В течение XX в., особенно его второй половины, и Латинская Америка, и в определенной степени весь третий мир заняли маргинальное положение в мировой экономике и политике. Это проявилось прежде всего в Африке, однако в последнее время наиболее драматическое расширение маргинализации произошло в Латинской Америке (своего рода "африканизация региона"),-отмечал в одной из своих последних статей А.Г.Франк. Он также считает, что многие регионы, в том числе и "в бывшем втором социалистическом мире", "в лучшем случае "латиноамериканизируются" либо даже "африканизируются" или "ливанизируются" вместо того, чтобы достичь вожделенной "европеизации" по западному образцу"²⁷.

При всей своей кажущейся правомерности и обоснованности, подобный подход представляет собой стереотип мышления, воссоздающий прежнюю двухполюсную модель мира, но уже не в качестве консолидации государств в рамках "двух общественно-политических мировых систем", а с новыми участниками, группируемыми на иных, не идеологических критериях. Он грешит также неадекватностью оценок современной реальной действительности: уж слишком неоднородны и Север, и Юг, чтобы делать далеко идущие выводы об их неизбежном и тотальном противостоянии и протагонизме. Неравновесность экономик, в известной мере географический принцип разделения мира вряд ли могут быть определяющими для градации стран и народов, вовлеченных в модернизационный процесс. Именно для этого процесса характерен феномен, связанный с новыми индустриальными странами. Д.Нэсбит и П.Эбурдин писали в этой связи, что "Южная Корея, Тайвань, Сингапур и Гонконг революционизировали теорию экономического развития, показав миру, как перепрыгнуть через значительную часть фазы и сразу погрузиться в информационную экономику"²⁸.

Более продуктивной представляется концепция современного мира как исторического тренда модернизирующихся пространств, соединенных одной и той же логикой, вектором развития, но находящихся на разных ступенях приобщения к постиндустриальным ценностям или реального их овладения, развивающихся в разном по существу историческом времени. Анализируя мировой интеграционный процесс, А.П.Мезенцева отмечает, что при всей его нынешней глобальности он охватывает отдельные группы стран не в равной мере и с различной степенью интенсивности. В рамках общего интеграционного потока выделяются группы стран, более тесно связанные историческими, географическими, экономическими, культурными, религиозными и иными узами и интересами. На базе таких общностей возникают региональные и субрегиональные интеграционные процессы²⁹. Каждое такое пространство состоит из центра (или центров) модернизации и периферии, привязываемой к нему прежде всего технологической зависимостью или экспансией, созданием в периферийных странах зависимых очагов постиндустриализма (в смысле ориентированности экономики на рынки "своего" центра, получающих от него технологию, полуфабрикаты и оборудование определенных типов и т.п.), содействием развитию определенной культуры производства, систем ценностей, принятых "центром". Можно в первом приближении выделить три группы факторов, в своем единстве выступающих одновременно и критериями, и признаками модернизирующихся пространств: определенная социальная и культурная однородность, единство или близость подходов к внерегиональным проблемам, политическая и экономическая взаимозависимость составляющих их стран.

В качестве модернизирующихся пространств, где постиндустриализм достиг высших точек самореализации, выступают три региона - США и Канада, Западная Европа и Япония. Все в большей степени освобождается от статуса экономической периферии США и приобретает черты самостоятельного модернизирующегося пространства южноамериканский регион, обладающий культурной и политической самобытностью. Потенциалом оригинального развития в этой связи обладает и арабский мир, экономически близко стоящий к западноевропейской зоне; Китай, еще не завершивший своего индустриального развития, но имеющий достаточные ресурсы для овладения постиндустриальным типом производства.

То же самое можно сказать и об Индийском субконтиненте. Своеобразна ситуация в Азиатско-Тихоокеанском регионе, где экономически преобладает Япония, в военно-политическом плане доминируют США, но где уже сложились собственные очаги постиндустриализма (новые индустриальные страны). Отдельным модернизирующимся пространством может стать Африка к югу от Сахары, если ЮАР будет способна выполнить роль центра модернизации.

Россия как центр модернизации и Содружество Независимых Государств составляют достаточно определенно проявившее себя модернизирущееся пространство. Специфика самой России и стран СНГ заключается в том, что территория бывшего СССР представляет собой мини-модель мира, где островки постиндустриализма соседствуют с огромными регионами, в той или иной степени обойденными всеми тремя цивилизационными революциями, где индустриально развитые районы соседствуют с зонами малорентабельного сельскохозяйственного производства, где сталкиваются интересы и ценности "Севера" и "Юга", "Запада" и "Востока", где на огромном пространстве осуществляется взаимодействие христианской и мусульманской культур. Иначе говоря, проблема проблем заключается в том, что здесь воспроизведены многие из проблем всего модернизирующегося мира. Изначально ошибочна мысль, что подобной сложности и размера полиэтническое евразийское пространство можно по единой схеме и в одни и те же сроки привести к уже известным образцам демократии и социально регулируемого рынка. Успех внутреннего реформирования возможен лишь в рамках сложной, многоуровневой, тесно увязываемой с реальными результатами преобразований и постоянной корректировкой тактических целей стратегической концепции, отражающей все многообразие потребностей реорганизуемого постсоветского пространства.

Многое здесь зависит от темпов и решительности превращения России в самостоятельный центр модернизации (внедрения энерго- и ресурсосберегающих технологий, развития наукоемких производств, способных производить готовую продукцию, конкурентоспособную на мировом рынке и т.д.), на равной основе с другими центрами участвующем в международном разделении труда. Для этого существуют определенные благоприятные предпосылки: наличие достаточных природных и людских ресурсов, известного интеллектуального потенциала, периферийной зоны, которая пока еще не вошла в ареалы влияния иных модернизирующихся пространств, отсутствие необходимости концентрировать внимание на проблемах "внешней угрозы", в целом благоприятное на данном этапе отношение других центров мировой политики к мерам, гарантирующим экономическое реформирование и демократическую перспективу в развитие страны.

В то же время целый ряд факторов затрудняет России результативное использование имеющихся ресурсов модернизации. Это прежде всего проблемы углубляющегося экономического кризиса, рост социальной напряженности, продолжение действия центробежных тенденций как в самой российской Федерации, так и в странах СНГ и связанные с ними межнациональные трения. Отсутствие прогресса в решении этих проблем, даже если не приведет к возникновению на территории СНГ зоны перманентного хаоса и не стимулирует реставрацию тоталитарных режимов, все же способно на Длительный период лишить Россию какой бы то ни было перспективы позитивного развития.

Современное состояние СНГ - весьма аморфного объединения обретающих свою суверенность государств - не может длиться вечно, ибо это состояние фиксирует временное и неустойчивое равновесие центробежных и центростремительных сил на территории бывшего СССР. Россия как самое влиятельное государство СНГ своим развитием должна определить, как будут соотноситься эти тенденции в дальнейшем. Длительная слабость России может привести к тому, что государства Средней Азии и Азербайджан войдут в орбиту влияния исламских центров (центра) модернизации; Белоруссия и Украина последуют за своими восточноевропейскими соседями, взяв курс на сближение с западноевропейскими центрами; Молдова "решится" на растворение своего суверенитета в лоне единого румынского государства: страны Балтии войдут в сферу влияния государств Скандинавии. Более того, сила притяжения внешних центров модернизации скажется на самой России, восточная часть которой все в большей степени будет тяготеть к АТР и Китаю, западная - к еврогерманской зоне модернизационного развития. Напротив, превращение России в динамично развивающийся центр модернизации создаст ей поле притяжения, способное консолидировать СНГ, придать содружеству более четкие контуры асимметричной конфедерации, усилить влияние за пределами СНГ, в славянских странах Восточной Европы, в исламском мире, раздвинув тем самым глобальные параметры ее воздействия в целом на мировое развитие.

"Великий процесс модернизации" современного мира, демонстрируя единую логику тенденций глобальных преобразований, вместе с тем уже на начальной стадии формирования модернизирующихся пространств проявляет признаки их индивидуализации, повсеместного соединения ценностей постиндустриализма с особенностями собственных цивилизационных достижений, рождая в каждом конкретном случае оригинальный опыт глубоких общественных трансформаций. Модернизация, осуществляемая исключительно эволюционным путем (что, однако, не исключает возможность революционных потрясений общества, если политика правящих элит неадекватна "вызовам истории"), представляет собой, как правило, не реализацию умозрительно сконструированных инновационных социальных проектов, а бережно и рационально изменяемых социально-экономических отношений с учетом тенденции их длительной эволюции, селекции и институционализации наиболее естественных в существующих условиях форм общественной организации. Подобная модернизация, как демонстрирует мировой опыт, должна обязательно исходить из способности и готовности общества к соответствующим социально-экономическим преобразованиям, причем скорость изменений обязана быть скоррелирована с потребностями сохранения целостности социума, того, что Т.Патерсон называет "социальной интеграцией общества".

1У. Современный мир - это, арена действия многочисленных глобальных процессов, делающих ключевым словом в новой концепции мирового развития не прогресс, а выживание, правда, выживание, обеспечиваемое ускорений гуманизированного, поставленного на службу человеку научно-технического прогресса. И дело не только и не столько в ядерно-космическом оружии, лишившим человеческий род бессмертия. В конце концов ликвидация угрозы человечеству с этой стороны зависит от политической воли народов, и она в последние года проявляет разумную заинтересованность в достижении здесь реальных результатов в движении к конечной цели - уничтожению термоядерных арсеналов.

Не менее, если не более, остра проблема обеспечения экологической безопасности" требующая для своей реализации не только соединенных усилий всего человечества, но и выделения (за счет потребления ресурсов, предназначенных для развития) значительных средств на восстановление стремительно деградирующей среды обитания человека. Только с 1970 по 1990 гг., по данным американского института "УОРЛД УОТЧ", мир потерял почти 200 млн. га, эрозия почвы уничтожила 180 млрд.тонн пахотного слоя, и это при том, что население земного шара за этот же период увеличилось на 1,6 млрд. человек³⁰. По прогнозам А.Минделла, к 2030 году количество землян будет насчитывать около 10 млрд. человек - "максимум того, что может выдержать мир, интенсивно хозяйствующий с некоторой степенью комфортности". Это потребует увеличения сельскохозяйственного производства в четыре раза, выработки энергии в 6 раз, к тому же учитывая, что 90 процентов указанного прироста населения произойдет в зоне слаборазвитых стран³¹. Нейтрализация подобного рода "демографической бомбы" представляется практически неразрешимой, во всяком случае исходя из современного состояния дел в мире.

Академик Г.В.Осипов в одном из своих выступлений отмечал: "Глобальная тенденция развития мира - катастрофическая деградация природной среды и быстрый рост населения планеты - приводят мировое сообщество к осознанию того, что погоня за прибылью и потреблением не могут более из-за ограниченности ресурсов рассматриваться как движущие силы развития цивилизации. Каждый человек в передовых странах Запада потребляет за свою жизнь в 20-30 раз больше ресурсов планеты, чем гражданин стран третьего мира. Даже если бы не ожидалось численного удвоения человечества к середине XXI века, то для "подтягивания" до западных стандартов уровня жизни в развивающихся странах пришлось бы увеличить изъятие природных ресурсов на 2 порядка. Это однозначно приведет к гибели природы, которая уже сейчас не справляется с антропогенной нагрузкой"³².

Ученые-футурологи давно бьют тревогу, считая, что при сохранении существующих тенденций в области распределения капиталов, роста населения, увеличения продовольствия, расходования природных ресурсов и загрязнения окружающей среды человечество ждет катастрофа уже в первой половине XXI века. Об этом писал еще в 1972 г. Д.Медоуз в докладе "Пределы роста". В 1974 г. М.Месарович (США) и Э.Пестель (ФРГ) в совместной работе "Человечество на поворотном пункте" констатировали: развитие мировой экономики иррационально и требует управленческого воздействия на глобальном уровне. В 1976 г. Я.Тинберген исследует возможности и пути становления нового мирового экономического порядка. Д.Габор и У.Коломбо в 1978 г. публикуют доклад, рассматривающий проблему более рационального использования природных ресурсов. В 1991 г. А.Кинг и Б.Шнейдер издали работу, основная идея которой заключалась в том, что для решения глобальных проблем человечество должно подняться на новый уровень организации жизни всего мирового сообщества народов.

Идея общности судьбы человечества, взаимосвязанноети и взаимозависимости развития стран и народов, общечеловеческих ценностей и целей достаточно быстро внедряется в общественное сознание мира, начинает определять не только риторику, но и деятельность определенной части мировой политической элиты, отражаясь в концепциях разного рода "новых курсов", "нового политического мышления" и т.д. Во второй половине ХХ века у человечества впервые в его истории появились общие интересы, способные отодвинуть сферу частных, снизить статус доминировавших ранее и продолжающих пока что довлеть национальных, социальных, конфессиональных интересов. Общечеловеческие интересы отражаются в новой системе ценностей, приобретающих шаг за шагом всеобщее значение, таких, как мир, устойчивое экономическое развитие, социальная и политическая справедливость, экологическая безопасность. За ними, безусловно, будущее, быть может, даже ближайшее.

Но сейчас в мире продолжает действовать сила инерции прежней, конфронтационной истории, красноречиво определенной М.Уайтейкером в следующем суждении: "Национальное государство на голову выше всех других наиболее успешных политических изобретений за последнюю тысячу лет: империя, социализм, капитализм - ничто в сравнении с его привлекательностью. Нации (что совсем другое) существовали до государства и будут существовать и после того, как государства исчезнут. Однако в наше время национальное государство представляется в глазах обездоленных, угнетаемых или попросту эксплуатируемых людей единственным боевым танком, который может повести вперед их надежды"³³. С отдельными элементами этого суждения можно спорить или соглашаться, но несомненно одно: в выводной своей части оно отражает конкретную действительность большей части современного мира, продолжающего решать проблемы исторического вчера, в то время как будущее человечества уже пробивается в жизнь тенденциями в достаточно ограниченных постиндустриальных регионах современного мира.

А.Герцен несколько в пессимистическом тоне писал сразу после европейской революция 1848-1849 гг., что "будущее хуже, чем океан - там ничего нет. Оно будет таким, каким его сделают люди и обстоятельства". 140 лет спустя, американский футуролог С.Тоффлер, выступая на Иссык-Кульском форуме ученых и деятелей культуры, утверждал: "Нельзя сидеть сложа руки в ожидании будущего, видится ли оно нам судным днем или неизбежным раем. Нельзя, повернувшись спиной к политике, ждать пока естественный поток событий смоет рухлядь устаревшего мира. Без наших усилий может и не смыть. Бессмысленно и уповать на "мессию", на "героя", который придет и спасет от голода, от деспотизма, от войны. Остается одно: самим "ввязаться в бой", на собственные плечи принять ответственность за свое будущее, за судьбу человечества"³⁴.

Сравнение этих двух высказываний показывает существенное различие отношения к будущему мыслителей двух разных столетий. Главное здесь заключается в том, что С.Тоффлер выступает с позиции возможности и необходимости предвидения, планирования, конструирования будущего, что становится реальным дашь тогда, когда человечество способно и готово идти к организации самого себя как единого целого, когда оно осознает недостатки и недостаточность, опасность стихийного саморазвития, когда выдвигает перед собой общие цели. Современность опровергает еще недавно казавшееся непререкаемым афоризмом суждение Г.Гегеля, считавшего, что опыт "истории учит, что народы и правительства никогда и ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы извлечь из нее"³⁵. Отказ от принципа "laissez passer, laissez faire" свидетельствует об усвоении одного из главных в наше время исторических поучений - стихийность дальнейшего развития мира чревата в конечном счете омницидом.

Идея контроля над собственным развитием современного человечества имеет за собой целый ряд жестких и даже жестоких для него реалий мирового развития:

• нарастание и обострение экологических проблем, которые в совокупности угрожают гибелью всей биосферы, то есть грозят уничтожением человечества и без термоядерной войны. Известный эколог из США Б.Коммонер писал по этому поводу: "Мое собственное предположение, основанное на имеющихся у меня данных, состоит в том, что продолжающееся ухудшение качества природной среды, во всяком случае в индустриально развитых странах, представляет угрозу экологическим системам, угрозу настолько серьезную, что, если положение не изменится, окружающая среда потеряет способность поддерживать пригодные для цивилизованного общества условия существования. Какая-то часть человечества может пережить такую катастрофу, поскольку с крушением цивилизации уменьшаются темпы ухудшения окружающей среды. Эти остатки человечества превратились бы в неоварваров с очень и очень неопределенным будущим"³⁶;
• негативные тенденции и угрозы нарастают быстрее, чем сказываются результаты нынешних спорадических, разрозненных и постоянно запаздывающих усилий поставить их под какой-то контроль; - ускорение современного исторического процесса в целом сочетается со снижением способности государственно оформленных обществ адаптироваться к быстро меняющимся внешним условиям в порядке "самонастройки";
• постиндустриальная модернизация также вносит свой вклад в дестабилизацию ситуации в мире, в умножение признаков усиливающейся кризисности и конфликтности мирового развития, что также требует введения модернизационного процесса в точно рассчитанные рамки с тем, чтобы обуздать сопровождающий его рост насилия. "Мир ныне стоит перед кризисом управления, который является результатом противоречий между интересами национальных экономик и их воздействием на окружающую среду", - констатировали авторы коллективной монографии "Мир 80-х годов"³⁷.

Усилия футурологов концентрировались в основном на двух способах прогнозирования будущего: а) экстраполяции современных тенденций развития мира, прогнозе ожидаемых последствий и расчете вариантов рационального "овладения", управления ими; б) создании желаемого образа будущего, построении его позитивных моделей с тем, чтобы управленческими средствами ориентировать реальный мир на достижение умозрительно созданных идеалов³⁸. На деле же практически все футурологические работы подобного плана представляют собой результат соединения обоих подходов с тем или иным предпочтением, отдаваемым одному из них, и сводятся к созданию проектов нового мирового порядка.

Это было характерно для международного исследовательского проекта "World Order Model Project", инициированного в конце 60-х годов американскими учеными С.Мендловицем и Р.Фольком, где в качестве центральной выступала идея глобальной реформы и рассчитывались варианты нормативных моделей будущего. По существу, на этом же соединении двух указанных подходов базировались и работы основанного в 1968 г. А.Печчеи "Римского клубя", ставшего одним из основных центров по разработке идей нового мирового порядка. В России начало разработки этой проблематики в ее гуманистически-демократической традиции положил А.Д.Сахаров в известном эссе "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе"³⁹. Интересные мысли о "стратегии Разума" как жизненной необходимости и нравственном императиве для человечества высказывает и академик Н.Н.Моисеев⁴⁰. Все эти мыслители, как и десятки других, творчеством которых обогащались, развивались, конкретизировались идеи овладения человеком своей судьбой в ее мировом измерении, исходили из того, что грядущий мировой порядок - это международная система, которая отличается более высоким, чем ныне, уровнем организованности и управляемости, адекватным возможностям сознательного ответа человечества на "вызовы истории".

Содержательные параметры нового миропорядка активно разрабатывались и разрабатываются политическими деятелями, общественными движениями и трансрегиональными организациями. В.Брандт, Р.Ганди, У.Пальме, Р.Рейган, Д.Буш, М.С.Горбачев, Г.Шмидт, Ф.Миттеран, Бутрос Гали стали первыми в том поколении политических лидеров, которое начало перекладывать на язык практических действий осознанные потребности нового этапа развития человечества как единого мирового социума, сообщества народов с его собственной структурой полноценных социальных отношений, опирающихся не только на силу и обычаи, преходящие конкретные решения, но и на долговременные, общие для всех участников сообщества нормы и правила, права и обязанности.

Значительное место проблематика нового мирового порядка занимает в программных документах Социнтерна, XIX конгресс (сентябрь 1992 г.) которого высказался за миропорядок, основанный на международной безопасности, разделяемой ответственности и международном сотрудничестве. Обращаясь к участникам этого конгресса, председатель СДПГ Бьерн Экгхольм заявил: "Мы должны сегодня выступать за гражданский новый мировой порядок с той же силой и фантазией, которые несколько поколений вкладывали в создание военной машины⁴¹. В свою очередь Генеральный секретарь ООН Бутрос Гали в тот же 1992 г. выступил с докладом "Повестка дня для мира", представляющим собой программу реорганизации этой международной организации в соответствии с требованиями нового мирового порядка, основанного на Уставе ООН⁴².

Практически все сторонники управления человечеством своими делами сходятся на том, что новый мировой порядок должен быть нацелен на решение следующих злободневных общих задач:

• создание экологически и экономически здорового, социально ответственного порядка с равными правами для всех государств, принимающих его принципы и берущих на себя свою долю ответственности за его поддержание;
• защиту международной системы от невежественной внутренней политики отдельных государств;
• нахождение надежных механизмов профилактики международных конфликтов;
• борьбу с теоретически возможной преступной деятельностью государств на международной арене;
• охрану жизненно важных для человечества ценностей и достояния: земной атмосферы, пресной воды, климата, плодородия почв, генофонда живой природы, накопленных человечеством знаний и т.д.⁴³

Если попытаться обобщить все, что имеется в виду, когда речь идет о глобальном управлении, то оно предстанет в качестве методов и институтов, позволяющих контролировать и направлять нарастающий поток изменений таким образом, "чтобы обеспечивались наиболее возможные благоприятные условия для всемирной безопасности и сбалансированного, совместного с сохранением среды обитания развития в условиях свободы и демократии. А.Вебер подчеркивает при этом, что, вопреки обыденным представлениям, глобальное управление отнюдь не означает прямого административного управления, подобного тому, что осуществляют суверенные государства и их правительства в пределах национальной территории. С его точки зрения, оно характеризуется, по крайней мере, двумя важными особенностями: а) это управление процессами (в обществе, биосфере), а не территориями; б) оно осуществляется в условиях, когда отсутствует суверенный агент власти (на глобальном уровне)⁴⁵.

Многие авторы, пишущие на темы глобального управления, исходят из того, что его элементы фактически уже существуют. А.Вебер при этом ведет речь о следующих институтах и механизмах:

• международном праве, определяющем принципы и правила поведения государств и других участников международной системы;
• межправительственных организациях, созданных и действующих на основе делегированных им суверенными государствами полномочий: они сформулируют общие цели мирового сообщества и призваны вводить их в мировую практику;
• контроле со стороны межправителъственных организаций за соблюдением нормативных требований международного права, включая и организацию коллективных действий в отношении государств, нарушающих эти требования.
• осуществляемых или координируемых межправительственными организациями мер, направленных на сохранение мира, обеспечение международной безопасности, разоружение и контроль над вооружениями, содействие развитию, оказание гуманитарной помощи в связи со стихийными бедствиями и крупными катастрофами, предотвращение глобальных угроз;
• лидерств больших демократических государств, способных служить действенной опорой межправительственных организаций в решении стоящих перед мировым сообществом глобальных проблем на основе консенсуса;
• деятельности специализированных неправительственных международных организации⁴⁶.

Ставится вопрос об изменении методов работы международных финансово-экономических институтов (Международного валютного фонда, Международного банка развития и реконструкции) для более справедливого распределения права всех государств на участие в выработке и принятии решений. Проблемой проблем, которую в этой связи необходимо решать в первую очередь, является низкая эффективность и действенность решений, принимаемых в структурах ООН. В условиях, когда фактор времени приобретает решающее значение, недопустимо затягивание принятия решений в результате бесконечных обсуждений, согласований, ратификационных процедур, что так характерно для современной практики этой организации.

Радикально изменившаяся в последние годы международная обстановка создает совершенно новые и в основе своей благоприятные предпосылки для обсуждения на уровне мирового сообщества народов проблем перехода к более стабильному и справедливому мировому порядку. Человечество должно научиться управлять своими делами, чтобы избежать хаоса и гибели - таков непреложный императив наступающей новой исторической эпохи. Крупный шаг в этом направлении сделан Конференцией ООП по защите окружающей среды и развитию, предпринявшей попытку разработать обязывающий "кодекс поведения" стран и народов на будущее столетие.

Идея устойчивого развития, отраженная в декларации мирового форума в Рио-де-Жанейро, включала в себя следующие положения:

• признание того, что в центре внимания такого развития находятся люди, которые должны иметь право на здоровую и плодотворную жизнь в гармонии с природой;
• охрана окружающей среды должна стать неотъемлемым, компонентом процесса развития и не может рассматриваться в отрыве от него;
• реализация права на развитие таким образом, чтобы в равной мере обеспечить удовлетворение потребностей в сохранении окружающей среды как для нынешнего, так и для будущих поколений;
• уменьшение разрыва в уровне жизни народов мира, искоренение бедности и нищеты с учетом того обстоятельства, что сегодня на долю трех четвертей населения Земли приходится лишь 17% мирового дохода⁴⁷.

1. Тойнби А. - Постижение истории. - М., 1991.
2. Франк А.Г. Смещение мировых центров с Востока на Запад. //Латинская Америка, - 1993. - № 2.
3. I.Wallerstein. The West, Capitalism and the Modern World-Systern". - Sociologies et societies, Montreal, 1990, V.XXI, N 1, p/ 33-34.
4. Кондратьев Н.Д. Большие циклы конъюнктуры: Ст. //Избранные сочинения. - М., 1993.
5. Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М., 1991.
6. Печчеи А. Человеческие качества. - М., I960. - С. 183-184.
7. Моисеев Д.Н. Информационное общество: возможности и реальность //Полис. - 1993. - С.8.
8. Ясперс К. Указ, раб. - С.153.
9. Фукуяма Ф. Конец истории? //США: экономика, политика, идеология. - 1990. - № 5.
10. Франк А.Г. Указ. раб. - С.8.
11. Мезенцева А.П. На пути к единению человечества //Философские перспективы человечества: Сб. -М., 1993.- С.24.
12. Моисеев Н.Н. Указ. раб. - С.12.
13. Кантор К.М. Россия и Запад: взаимодействие культур (материалы "круглого стола") //Вопросы философии. - 1992. № 6. - С.44-45.
14. Гаджиев К.С. Конец евроцентристского мира и новая конфигурация геополитических сил. - М., 1993. - С.35.
15. Моисеев Н.Н. Указ, раб. - С.II.
16. Falk R. Exploration at the Edge of Time.The Prospects for World Order. Philadelphia,1992,p.198.
17. Бессонов Б.Н. Цивилизация и философия: необходимость новых ценностей //Философские перспективы человечества: Сб. - М., 1993, - С.5.
18. Делокаров К.Х. Философия и кризис "экономического" человека //Философские перспективы человечества: Сб. ст. - С.10.
19. Алътшуллер Г., Рубин М. Хизнь без природы //Камские зори.- 1988. - 21 октября.
20. Урсул А.Д. Путь в ноосферу. Концепция выживания и устойчивого развития цивилизации. - М., 1993.
21. Бессонов Б.Н. Указ. раб. - С.6.
22.Урсул А.Д. Указ. раб. - С.53.
23.Huntington S.P. Will more countries become democratic? - Political quarterly Science, New York,1984, Vol.99, 2, p.202,207.
24. Бжезинский З. Перед угрозой глобальной смуты //Независимая газета. - 1993. - 2 сентября.
25. Пит. по: Гзджиев К.С. Конец евроцентристского мира... - С.34.
26 Huntington S.P. The Change Modernization. Development and Politics.-Comparative politics,1981.April,P.288-290.
27. Франк А.Г. Указ раб. - С.9, 12.
28. Нэсбитт Дж., Эбурдин П. Что нас ждет в 90-е годы. - М., 1992. - С.209.
29. Мезенцева А.П. Указ. раб. - С.27.
30. Цит. по: Мировая экономика и международные отношения. - 1993. - I 4. - C.I7.
31. Mindell A. Global Process Work. London, 1989, p.14.
32. Осипов Г.В. Место и роль глобальных проблем в концепции безопасности Российской Федерации //Безопасность. - 1993. - № 8. - С.32.
33. Уайтейкер М. Мечты Буша едва ли осуществимы // 1991. - 4 марта.
34. Иссык-Кулъский форум. - Фрунзе, 1987. - С.77.
35. Гегель Г.В.Ф. Философия истории //Соч. - Т.8. - М.-Л." 1935. - С.7.
36. Коммонер Б. Замыкающийся круг (Природа, человек, технология). - Л., 1974. - С.157.
37. Мир 80-х годов /Пер. с англ. - М., 1989. - С.468.
38. Вебер А.Б. Быть или не быть... Глобальное управление как мировая проблема /МЭиМО. - 1993. - № 4. - С.25.
39. Сахаров А.Д. Тревога и надежда. - М., 1990.
40. Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. - М., 1987.
41. Цит. по: Вебер А.Б. Идея нового мирового порядка и социалистическая мысль //Свободная мысль. - 1993. - № 2. - С.16.
42. Гали Бутрос. Укрепление потенциала Организации Объединенных Наций //МЭиМО. - 1993, - № 4; Дипломатический вестник. - 1992. - № 13-14.
43. Косолапов Н.А. Международная безопасность и глобальный политический процесс // МэиМО - 1992. - №12. - С.8.
44. Falk R.Op.cit.-p.IX.
45. Вебер А.Б. Быть или не быть... //МЭиМО. - 1993. - № 4. - С.25.
46. Там же.
47. Коптюг В. А. Конференция ООН по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, июнь 1992 г.) //Информационный бюллетень. - Новосибирск, 1992.
48. Hixon R. Seize Moment. America's Challenge in a One-Superpower World. New-York - London - Toronto- Sydney- Tokyo-Singapor, 1992, 322 p.