год 2010-й - более 30.000.000 обращений

В начале июля известный эксперт по российской экономике Теин Густафсон представил исследование на тему «Россия обсуждает изменения в грабительском законодательстве о банкротстве предприятий». Ученый пришел к выводу, что действующий в России закон о банкротстве оказывает разрушительное воздействие на экономику, однако «существуют влиятельные силы, заинтересованные в сохранении статус-кво».

Хорошо отлаженный бизнес

Ошибается тот, кто думает, что самыми выгодными видами деятельности в России являются добыча нефти и газа или производство цветных металлов. В последние три года куда более значительную прибыль приносит такой вид бизнеса, как искусственное банкротство жизнеспособных предприятий и последующая их скупка по бросовым ценам, путем проведения конкурса или выпуска допэмиссии. Мы не оговорились: это занятие действительно превратилось в отлаженный бизнес с устоявшимися расценками, в соответствии с которыми предприятия приобретаются примерно за

1/10 от их реальной цены («Ведомости» от 18 апреля 2001 г.). При такой норме рентабельности желающих внедриться в этот бизнес более чем достаточно. Прорехи в действующем Законе о банкротстве, равно как и специфика российской судебной системы позволяют крупным компаниям, располагающим свободными денежными средствами и грамотными юристами, вести повальную охоту за всем, что представляет хоть какую-то ценность. «Это привело к быстрому развитию целой «отрасли» по проведению процедуры банкротства, — отмечает Теин Густафсон. — Она включает специалистов-консультантов, состоящих из бывших судей и прокурорских работников, которые занимаются поисками подходящих компаний для своих клиентов и подбирают для них внешних управляющих».

К такому заключению Густафсон, аналитик авторитетной Кембриджской ассоциации энергетических исследований (Cambridge Energy Research Associates, CERA) пришел, проведя исследование под названием «Россия обсуждает изменения в грабительском законодательстве о банкротстве предприятий». Общий вывод, сделанный Густафсоном, несомненно, должен привлечь внимание российских законодателей и судебных работников. «За последние четыре года судебные споры, связанные с банкротством промышленных предприятий в России, — указывает Густафсон, — свидетельствуют о том, что даже хорошие законы, подготовленные и получившие поддержку у российских законодателей, на деле оказываются чудовищно вредоносными».

Торжество кредитора

В чем, по мнению аналитика CERA, заключается порочность Закона о банкротстве, подготовленного канадскими учеными и вступившего в силу в 1997 году? «С принятием нового закона вдруг оказалось, что довести любую компанию до банкротства не составля-ет особого труда, — указывает эксперт. — За пять лет, предшествовавших введению нового закона, процедуре банкротства подверглись всего 4000 российских компаний, однако после 1997 года число банкротств резко возросло и только в 2000 году составило 18 тысяч. При этом 7750 банкротств было связано с полной ликвидацией компаний-должников. В то же время лишь в 67 случаях речь шла о полном восстановлении кредитоспо-собности компании-должника. Таким образом, совершенно ясно, что восстановление кредитоспособности компаний в большинстве случаев практически не интересовало их должников».

А что же интересовало? «Новое законодательство о банкротстве стало идеальным средством для перекупки компаний-конкурентов, — продолжает ученый. — Начиная с 1997 года для кредиторов наступили «счастливые денечки» — даже незначительные долги стали использоваться для того, чтобы назначить внешнего управляющего во вполне эффективно работающие компании. При этом назначаемые судом (и представляющие интересы кредиторов) внешние управляющие часто занимаются тем, что выделяют из руководимой ими компании наиболее эффективно работающие подразделения и продают их по бросовым ценам».

О том, что подобная практика не имеет никакого отношения к заявленным целям Закона о банкротстве — укреплению дисциплины платежей и оздоровлению экономики — говорилось не раз. Например, в декабре прошлого года Георгий Таль, тогда председатель Федеральной службы финансового оздоровления, заявил в одном из интервью: «Многие случаи банкротства предприятий являются преднамеренно раздутыми, здесь и речи быть не должно о какой-либо несостоятельности. Даже несмотря на то, что все они проводились с исполнением всех предусмотренных законом процедур, с цивилизованной точки зрения подобные банкротства являются попросту мошенническими».

Судьи в роли клерков

Одна из главных проблем упомянутого закона заключается в крайне упрощенной системе возбуждения процедуры банкротства, не оставляющей никаких шансов должнику на урегулирование спорных платежей. Если платеж на сумму, превышающую 500 минимальных размеров оплаты труда (1700 долларов США), просрочен более чем на три месяца, кредитор может смело подавать заявление в арбитражный суд о признании банкротом задолжавшей компании. Суд, не вдаваясь в объяснения должника и не интересуясь его финансовым положением, признаёт его банкротом, назначает конкурсное производство. А дальше ликвидационная комиссия приступает к распродаже имущества и иных фондов предприятия.

«Получилось, таким образом, что роль суда свелась теперь к чисто механической процедуре констатации факта банкротства. Ибо подать заявление о признании предприятия несостоятельным практически означает признать его таковым, — отмечает член Межреспубликанской коллегии адвокатов В.Сергеев в журнале «Юрист» №8, 2000. — Роль арбитражного суда оказалась сведена к нулю. Он стал лишь формальным фиксатором факта банкротства и не более, придатком технического механизма, изобретенного для оправдания и придания видимости законности при распродаже имущества должников». Но, возможно, предприятия просто должны вовремя платить по счетам, и тогда у них не будет никаких неприятностей с кредиторами? Увы, даже идеальное соблюдение платежной дисциплины не гарантирует от неприятностей. Норма прибыли от сделок с предприятиями-банкротами настолько велика, что в ход подчас идут фиктивные долги, которые иногда становятся основанием для вполне реальных судебных решений о распродаже имущества. Что не вызывает удивления у тех, кто знаком с нашей судебной практикой. Вот что, например, говорит представитель канадской компании Norex Petroleum о своих отношениях с ТНК, весьма успешно применяющей метод банкротства для присвоения чужого имущества: «Мы знаем, как рассматриваются судебные вопросы с участием ТНК в российских судах, а особенно в судах ХМАО под председательством г-на Янченко. Поэтому хотим, чтобы наши вопросы были рассмотрены в судах любой юрисдикции за рубежом» (»Новые известия» от 7 августа 2001 г.).

Без права на защиту

Специалисты по правовым вопросам не раз обращали внимание законодателей на то, что Закон о банкротстве не предоставляет должнику никакой возможности для защиты в суде, в то время как основным принципом судебного разбирательства является равноправие сторон в аргументации своих действий. «Жесткие условия банкротства, — отмечается, например, в исследовании CERA, — не компенсируются соответствующими статьями о защите прав должника, аналогичными Статье 11 принятого в США закона о банкротстве, которые предоставляли бы должнику временную защиту от кредиторов для исправления сложившейся ситуации».

Столь очевидные нарушения основных конституционных принципов Российской Федерации и здравого смысла привели к тому, что в марте нынешнего года Конституционный суд РФ принял постановление, отменяющее два ключевых положения Закона о банкротстве, а именно, параграф 3 статьи 55, запрещающий ответчикам оспаривать судебные решения в делах о банкротстве в вышестоящих судебных инстанциях, и статью 56, в которой говорится о том, что назначенный судом внешний управляющий вступает в свои права сразу же после принятия соответствующего судебного решения. Причем в обоих случаях Конституционный суд отметил, что эти положения Закона о банкротстве наруша-ют основной судебный принцип, согласно которому обе стороны судебного спора должны обладать равными правами.

Казалось бы, проблема решена, и отныне арбитражные суды обязаны следовать постановлению Конституционного суда. Но, как выясняется, российская правовая система не столь проста, чтобы ее проблемы можно было решить одним постановлением. Во-первых, решение Конституционного суда не затрагивает ряд других законов, в частности, Коммерческого кодекса, в котором дублируются некоторые положения статьи 3 Закона о банкротстве, а значит, возникает неопределенность в применении правовых актов.

Во-вторых, Конституционный суд — всего лишь один из трех высших судебных органов в стране (двумя другими являются Верховный суд, представляющий собой высшую судебную инстанцию по уголовным и гражданским делам, а также Верховный арбитражный суд, являющийся высшей арбитражной инстанцией), поэтому его постановления не обязательны к автоматическому исполнению судами, относящимися к двум другим системам судопроизводства. В настоящее время Верховный арбитражный суд готовит информационное письмо, в котором он даст указания арбитражным судам низших инстанций о том, каким образом им следует применять законодательство о банкротстве в свете мартовского решения Конституционного суда.

Что сказал Путин

И постановление Конституционного суда, и резкая критика в адрес закона со стороны специалистов по праву, и жалобы со стороны руководителей тысяч российских предприятий, подвергшихся давлению со стороны специалистов по ложному банкротству должны подсказать законодателям, что подготовленный и принятый ими правовой акт нуждается в корректировке. Действительно, в марте сего года в Госдуме был создан специальный комитет, который должен заниматься изучением возможностей внесения изменений в Закон о банкротстве 1997 года. Многие депутаты настаивали на внесении в него минималь-ных поправок, в частности, на повышении порога разорения для компаний-должников, с тем чтобы усложнить процесс доведения до банкротства компаний за незначительные долги. В то же время некоторые депутаты требуют радикального пересмотра закона. В частности, Николай Арефьев, зампред думского Комитета по собственности, предлагает перейти от принципа неплатежеспособности к принципу неоплатности и признавать банкротом лишь юридическое лицо, долги которого превышают балансовую стоимость предприятия. Кроме того, Арефьев настаивает на ограничении прав арбитражных управляющих таким образом, чтобы они не смогли продавать предприятия по частям, и наделении акционеров компании-должника правом назначать внешнего управляющего при условии, что они принимают на себя долги компании.

Любопытно, что предложения в русле подобных идей высказывал и Владимир Путин. Густафсон в своем исследовании приводит заявление российского президента, сделанное им вскоре после его избрания в апреле прошлого года, во время визита в Великобританию. «Скоро мы поставим преграду на пути подобного рода «фальшивых» банкротств, — заявил тогда иностранным инвесторам Владимир Путин. — К сожалению, в большинстве случаев они представляют собой всего лишь попытку прикрыть захват предприятия извне». Однако в марте, по данным того же Арефьева, администрация президента не согласилась ни с одной поправкой к Закону, предложенной думским Комитетом по собственности. С тех работа над поправками к закону практически замерла.

Реформа заглохла

Анализируя причины столь странного отношения чиновников к явно некачественному правовому акту, Густафсон отмечает, что в настоящее время «слушания дел о банкротстве проходят практически так же, как и прежде, и, похоже, существуют весьма могущественные силы, выступающие за сохранение статус-кво. В своих выступлениях президент Путин и другие высшие российские чиновники перестали упоминать эту проблему. Вкратце можно сказать, что до сих пор остается непонятным, когда же действительная реформа законодательства о банкротстве в России все-таки начнется».

Отражением аппаратной борьбы вокруг закона стала и судьба Георгия Таля, сторонника изменения действующей процедуры банкротства. После того, как против него выступило как министерство финансов, так и министерство экономического развития и торговли, в феврале нынешнего года он был смещен со своего поста и заменен, по определению Густафсона, второстепенным работником министерства финансов — Татьяной Трефиловой, которая предпочитает не обострять обсуждение проблемы ложных банкротств.

О том, кто и на каком уровне решает вопросы, связанные с банкротством, можно судить по такому эпизоду. Два месяца назад ТНК проявила намерение обанкротить компанию «Роспан» и с этой целью решила провести в конкурсные управляющие своего ставленника Михаила Рубцова. Однако это решение не было утверждено, так как ранее Рубцов уже был отстранен арбитражным судом от ведения дел в «Роспане» по причине многочисленных нарушений и решения ряда вопросов в пользу узкого круга кредиторов в ущерб всем остальным. Чтобы подавить сопротивление на местном уровне, исполнительный директор ТНК Герман Хан отправился в Екатеринбург к полномочному представителю президента России в Уральском федеральном округе Петру Латышеву. Тот откомандировал в Новый Уренгой своего первого зама — Сергея Вахрукова, который на спешно собранном совещании с руководителями местных правоохранительных органов потребовал допустить Рубцова к руководству «Роспаном».

Как приватизировать суд

А совсем недавно по тому же делу о банкротстве «Роспана» заместитель председателя Высшего арбитражного суда (ВАС) Эдуард Ренов одним росчерком пера отменил сразу несколько ранее вынесенных решений нижестоящих арбитражных судов. Учитывая, что до декабря 2000 года г-н Ренов трудился в должности директора правового департамента ТНК, нетрудно догадаться, в пользу какой компании вынес решение зампред ВАС (см. подробнее «Новые известия» от 10 августа 2001 г.).

С помощью механизма банкротства, организованного по сомнительным основаниям, осуществляется захват Орско-Халиловского металлургического комбината (ОАО «НОСТА»), входящего в десятку крупнейших в России производителей металла. Истцами в этом деле выступают фирмы, долги которых перед ОАО «НОСТА», подтвержденные соответствующими финансовыми документами, значительно превышают суммы исковых требований. Более того, эти фирмы длительное время уклоняются от получения затребованных ими сумм во внесудебном порядке.

Непосредственное участие в этой операции, осуществляемой «Альфа-груп», принимает все тот же Эдуард Ренов. Накануне слушания дела о возбуждении процедуры банкротства в арбитражном суде Оренбургской области он лично встречался с председателем этого суда В.Семеновым и добивался от него принятия решения в интересах «Альфы». В результате арбитражный суд Оренбургской области принял ряд односторонних решений, а в ближайшее время может отстранить от занимаемой должности генерального директора ОАО «НОСТА» и передать его полномочия временному управляющему, который ранее выступал в этом качестве на других предприятиях, представляя интересы «Альфы».

Требование ФСФО о смене временного управляющего, как не имеющего необходимой лицензии для осуществления данных полномочий, суд в нарушение закона проигнорировал.

Хорошо известно, что механизм банкротства действует в любой рыночной экономике, обеспечивая дисциплину выполнения финансовых обязательств и возможность перелива свободных капиталов в наиболее перспективные направления развития производства. Но в России этот механизм, похоже, превратился в свою противоположность. Предприятия, опасаясь недружественных поглощений, избегают привлекать кредиты неаффилированных финансовых организаций, так как малейший сбой в их погашении может привести к полной потере бизнеса. Таким образом, замедляется переток финансовых ресурсов в точки роста, теряется динамика экономического развития. Приходится констатировать, что механизм банкротства в России действует лишь в угоду крупного капитала, накопившего административный ресурс и богатую юридическую практику принятия нужных судебных решений. Действие закона приведет к дальнейшей концентрации бизнеса в нескольких сверхкрупных финансово-промышленных группировках и усилению монополизации, от которой и без того страдает российская экономика. От того, насколько быстро Владимир Путин и его экономические советники сумеют оценить масштабы этой угрозы, зависит и размер негативных последствий, которые может нанести российской экономике действующий закон о банкротстве.