год 2010-й - более 30.000.000 обращений

2.1. Конституционные и экономические преобразования: варианты взаимосвязи

Проведение глубоких общественных реформ всегда является временем проверки на прочность конституционноправового режима данной страны. Причем история последних десятилетий позволяет выделить несколько характерных типов такого рода преобразований, которые различаются по степени радикальности осуществляемых мер, что позволяет сделать ряд выводов общетеоретического характера.

Вопервых, проведение реформ возможно при сохранении действующей конституции. Это может привести к надежным результатам или в случае явной ограниченности реформ, или при наличии глубоких традиций конституционализма. На сегодняшний день, как нам представляется, лишь часть западных государств может с достаточной уверенностью рассчитывать на то, что их конституционный строй выдержал испытание временем или обстоятельствами, и на протяжении обозримого времени все ответы на вызовы времени не потребуют скольконибудь радикальных конституционных реформ. К таким странам можно отнести прежде всего Великобританию и США, прошедших через Великую депрессию без заметных политических потрясений и конституционный кризисов, а также Германию начала 1990х годов, выдержавшую испытание воссоединением .

Особым случаем в рамках этого примера является возвращение действенности существующей конституционноправовой системе. Это происходит в тех ситуациях, когда в недемократической стране формально действует конституция, отвечающая современным стандартам демократического общества. Естественно, что осуществляющие реформы политические силы склонны в такой ситуации пойти по пути "актуализации" существующей правовой системы, превращения ее из формальности в реальность . Подобные попытки предпринимались, в частности, в таких посткоммунистических странах, как СССР, Югославия, Чехословакия. Практика свидетельствует, однако, что этот путь преобразований не дает устойчивого положительно эффекта, а в федеративных государствах даже ускоряет их крах.

Вовторых, осуществление экономикополитических преобразований, основанных на восстановлении действия старой (иногда отстающей от настоящего момента на десятилетия) конституции. До недавнего времени такое развитие событий было характерно лишь для подверженных военным переворотам государств третьего мира. Периодическое возвращение к конституционному правлению сопровождалось или восстановлением действия конституции или возвращением к гражданской конституции от конституции, навязанной военными. Однако после падения коммунизма возврат к старым конституциям и законам стал массовым явлением почти для всех государств Центральной и Восточной Европы, включая балтийские на территории бывшего СССР. Причем здесь происходило восстановление конституций, не действовавших на протяжении полувека, что является по сути своей уникальным феноменом. В общем такое развитие событий призвано продемонстрировать отказ от навязанного извне режима и в этом отношении посткоммунистическое восстановление конституционного строя существенно отличается от имеющегося опыта преодоления режимов, установленных в результате военных переворотов .

Восстановление старого (докоммунистического) конституционного порядка может рассматриваться, по крайней мере теоретически, и как вариант формирования современной правовой системы России. Этот вопрос не стал предметом широкого обсуждения и относится, скорее, к разряду экзотических. Однако ряд общественных и политических деятелей поставили в середине 90х годов вопрос не только о возможности, но и о необходимости возвращения к конституционноправовой системе начала ХХ столетия (точнее, к режиму, сформировавшемуся в 19061913 годах и получившему отражение в "Основных законах Российской Империи" того времени), виде в этом единственный путь к восстановлению легитимности всей политической системы современной России . Разумеется, здесь не предполагается немедленное восстановление действия старого российского законодательства в полном объема de facto. Речь идет о восстановлении этой правовой системы de jure с объявлением длительного переходного периода для последующей постепенной адаптации старой системы к современным условиям. Акцент делается не на преимущества старого правового механизма, а на необходимости обеспечения максимальной легитимности посткоммунистического права. Как подчеркивалось в обращении участников конференции по проблемам правопреемства, "только обращение к ценностям и нормам исторической России, восстановление прерванного революцией государственноправового преемства положит надежный предел возрождению тоталитарной диктатуры, следствием которой стал бы распад страны, ужасающее обнищание народа, гонения на веру и попрание исконных прав личности" .

Втретьих, проведение конституционной реформы и принятие новой конституции в результате преодоления глубокого экономического и политического кризиса. Выход из такого кризиса нередко связан с силовыми методами или с методами, близкими к силовым. К первым можно отнести опыт Турции и Чили в 7080е годы. Ко вторым формирование режима Пятой Республики во Франции. Здесь уже приходится иметь дело с проведением масштабных преобразований, не укладывающихся в существующие или традиционные для данной страны правовые рамки.

Особым случаем формирования нового конституционного порядка является заимствование обретающей независимость колониальной или полуколониальной страной конституционноправовой системы метрополии или другого развитого государства, служащего образцом для данной страны. Примерами такого развития события являются колониальные государства Африки и Азии, которые в ХХ столетии строили свои государственные системы формально по образцу Великобритании и Франции, а также большинство латиноамериканских государств, опиравшихся на опыт США после обретения ими независимости от Испании и Португалии . Использование такого подхода во всяком случае, по конкретным направлениям политических и экономических реформ не исключалось и по отношению к странам, выходящим из коммунизма. Это нашло отражение в частности в том, что на рубеже 8090х годов ОЭСР разработал комплекс типовых нормативных актов, которые могли бы быть использованы при формировании посткоммунистической правовой системы, а российский МИД даже перевел эти материалы на русский язык .

Наконец, вчетвертых, конституционные изменения могут сопровождать (и быть одним из моментов) радикальную ломку существующих экономических, политических и социальных институтов. То есть здесь уже нельзя говорить о реформе как таковой, поскольку разворачивающиеся процессы имеют явно революционный характер. Нетрудно понять, что в данном случае прежде всего имеется в виду Россия как современная, так и 19171929 годов. Здесь новая конституция не является абсолютно неизбежной, но в силу ряда обстоятельств она с высокой степенью вероятности оказывается неустойчивой и изначально несет в себе возможность (и опасность) болезненных корректировок и пересмотров. Более того, сам характер происходящих событий, их радикальность и связанная с этим подвижность всех социальноэкономических структур и соответствующих групп интересов обусловливает своеобразную вторичность конституционных рамок, а также зависимость политических процессов и реальных правовых рамок от баланса политических сил, предопределяемого в конечном счете балансом реальных групп интересов (см. подробнее 2.3).

Все это дает основу для выделения двух принципиально различных ситуаций, характеризующих соотношение социальноэкономических реформ и соответствующих конституционноправовых рамок.

С одной стороны, можно наблюдать изменения краткосрочные, осуществляемые режимами переходного типа и не меняющие социальноэкономическую природу данного государства. По существу своему это перевороты, не выходящие за рамки замены одной правящей группировки на другую. В этом случае обычно происходит временная отмена конституции с практически неизбежным ее восстановлением в дальнейшем. Формально говоря, под этот критерий подходит два столь противоречивых опыта, как восстановление конституций после внутреннего переворота (типично для Африки и Латинской Америки) и после длившейся десятилетия внешней оккупации. Здесь в результате возможно как восстановление старой, действовавшей до переворота, конституции, так и принятие новой (которая, впрочем, редко радикально отличается от старой).

С другой стороны, глубокие изменения социальноэкономического характера, требующие соответствующего конституционного оформления. Здесь также возможны различные варианты от необходимости осуществления комплекса болезненных реформ (Чили 7080х годов, Франция рубежа 5060х, Германия и Япония конца 40х) до радикализма революционных перемен, который также может быть совершенно различным (включая и Кубинскую революцию 19591961 годов, и посткоммунистическую революцию в современной России). Разумеется, перечисленные события качественно различны. В одном случае глубокие преобразования осуществляются в рамках одной и той же системы социальноэкономических отношений (частной собственности и рыночной экономики в том или ином ее виде), в другом происходит замена самых глубоких основ существующего порядка (отказ от частной собственности или возвращение к ней). Однако очевидно и то общее, что объединяет все названные нами в данному пункте примеры во всех этих случаях стояла задача преодоления собственных, органически присущих той или иной стране противоречий и тупиков, здесь ничего не было навязано извне, а начавшийся кризис был порожден особенностями и логикой собственного предшествующего развития. Тем самым определялась и необходимость формирования политикоправовой модели, не имеющей реальных прецедентов в собственном историческом прошлом. (Хотя в исходном пункте преобразований нельзя однозначно судить об их тенденциях и перспективах.)

Не менее характерный пример дает сравнение генералов А.Пиночета и ЗияульХака. Оба пришли к власти под лозунгами выхода из экономического и политического кризиса, однако в Чили через несколько лет начались глубокие структурные реформы, а Пакистан, пройдя через террор военного режима, не смог осуществить необходимые стабилизирующие преобразования. Аналогично Чили развивались события в Турции и Таиланде, схоже в Испании и Португалии. Первоначальная направленность всех этих изменений была различной, но результаты в общем схожими как в политическом (конституционном) отношении, так и в отношении экономическом .

По нашему мнению, Россия 8090х годов относится к этому типу преобразований. Разумеется, посткоммунистические преобразования в России являются гораздо более глубокими, чем в большинстве из перечисленных примеров, поскольку в данном случае речь идет о революции . Однако этот факт должен быть предметом специального анализа в связи с оценкой возможностей конституционных (и вообще правовых) механизмов, и особенно в сравнении их с имеющимся опытом других стран.

Еще одним моментом принципиальной важности является вывод о существенно различном характере событий в России, с одной стороны, и посткоммунистических странах Восточной Европы, с другой. Обе группы стран имеют общее коммунистическое прошлое, а также во многом схожий комплекс экономических проблем. Однако более глубокий сравнительный анализ заставляет сделать вывод о качественном различии ситуации в России и бывших ее сателлитах. И, напротив, очень многое связывает логику развития посткоммунистической России с рядом вроде бы не похожих на нее стран мира, которые в свое время проходили через системный кризис, включая комплекс конституционных и экономических проблем.

2.2. Особенности конституционноправовых реформ в посткоммунистических странах

В дискуссиях о соотношении конституционноправовых и экономических реформ в посткоммунистических странах, которые ведутся с начала 90х годов, в центр внимания были поставлены два вопроса, естественным образом отражающие суть обсуждаемой проблемы. Вопервых, о роли конституции при движении от коммунизма к рыночной демократии. Вовторых, о роли государственной власти в проведении посткомунистических реформ.

Прежде всего, вставал вопрос о характере государственного вмешательства в экономические процессы. Речь идет о том, должна ли конституция задавать общие рамки государственного вмешательства в экономику и по существу играть роль тормоза, предотвращающего избыточный интервенционизм власти. Подобного рода утверждение естественным образом вытекало из всего опыта функционирования коммунистической социальноэкономической системы. Тотальное огосударствление всех сторон жизни общества было принципиальной характеристикой советского коммунизма, источником его силы и слабости. Кризис коммунизма в конечном счете стал результатом этого огосударствления и неспособности системы адаптироваться к новым вызовам времени, когда постиндустриальные тенденции развития общества привели к ренессансу либерализма и индивидуализма . Традиции этатизма были всетаки слишком сильны в посткоммунистических государствах (особенно в странах бывшего СССР), что ставило проблему необходимости их сознательного ограничения.

Однако последовательное рассуждение в этом направлении приводило к логической ловушке. Ни у кого не вызывало сомнения, что посткоммунистические экономические реформы неизбежно будут весьма болезненными в социальном отношении и потому крайне непопулярными. Тем самым их проведение потребует достаточной жесткости и силы государства, прямого вмешательства властей в протекание хозяйственных процессов. Но как это совместить с идеологией невмешательства?

Из этого вытекал и второй вопрос: насколько необходима стабильная конституция для осуществления посткоммунистических преобразований? Попытки выйти из отмеченного выше логического противоречия привели к выводу о том, что, возможно, было бы целесообразно разграничить этапы преобразований нетолько с чисто экономической, но и с конституционноправовой точек зрения. То есть на период перехода к рыночной демократии и осуществления болезненных реформ иметь особый конституционный закон быть может и не вполне соответствующий современным критериям демократии, но предоставляющий правительству возможность осуществить необходимый комплекс мероприятий в социальноэкономической сфере.

Способы решения этой задачи могли быть различны от сохранения при некоторой модификации действующей (коммунистической) конституции до принятия специального переходного Основного закона. Общая цель развития стран движение к либеральной конституции западного типа здесь не отрицалась, но для достижения ее предлагалось использовать другие механизмы и институты. В качестве одного из способов решения этих проблем рассматривалось формирование сильной президентской власти, плохо корреспондирующей с современным западноевропейским опытом (в том числе и с французским). В такой ситуации общая либерализация экономической и политической жизни протекала одновременно с укреплением позиций исполнительной власти за счет законодательной. Теоретически усиление исполнительной власти не должно было быть тождественным усилению государственного вмешательства в экономическую жизнь. И практика осуществления посткоммунистических реформ показала, что, действительно, сильная исполнительная власть может достаточно эффективно решать задачи либерализации общественной (в том числе и хозяйственной) жизни . Хотя однозначных решений здесь всетаки не существует.

Аргументы как за, так и против обоих подходов были достаточно очевидны. Необходимость непопулярных мер была понятна экспертам, как и крайняя сомнительность их принятия и последовательной реализации через парламентские процедуры. Одновременно никто не гарантировал того, что переходный (по сути, авторитарный) режим на самом деле использует свою власть для проведения необходимых реформ, а не для новых популистских экспериментов. (Немало примеров последнего давал опыт большинства стран Латинской Америки 7080х годов).

Таким образом, в литературе сформировалось две точки зрения на роль конституционноправовых реформ в посткоммунистических экономических реформах: позитивный конституционализм и негативный конституционализм, причем последний занимал доминирующие позиции . Сторонники позитивного конституционализма утверждали, что в благородном стремлении защитить общества от хорошо известной ему по недавнему прошлому тирании государства существует опасность лишить реформаторов необходимых для них властных ресурсов в самый острый момент посткоммунистического перехода, что помешает и созданию новой институциональной структуры общества, необходимой для дальнейшего его развития . В ответ раздавались не менее убедительные рассуждения, что сам успех посткоммунистической экономики требует установления прозрачных, понятных и стабильных правил игры, без чего будут невозможны инвестиции, а тем самым экономическая стабильность и рост . Впрочем, большинство этих рассуждений основывалось на опыте прошлого, иногда весьма далекого.

По прошествии ряда лет и, соответственно, накопления практического опыта посткоммунистической трансформации стали возможны предварительные попытки количественной верификации тех или иных выводов относительно роли конституции в экономических реформах стран Центральной и Восточной Европы, а также бывшего СССР. Проведенный рядом исследователей анализ развития почти трех десятков посткоммунистических стран на протяжении 90х годов позволил сделать следующие два основных вывода по интересующей нас проблеме.

Вопервых, о важности принятия новой конституции. Как показывает Дж.Хеллман, задержка принятия новой конституции не оказывает сильного, и тем более решающего, влияния на экономическое развитие рассматриваемых стран. Одновременно, посткоммунистические конституции, при прочих равных условиях, не являются и препятствием на пути ускоренного продвижения к рыночной экономике. Вместе с тем, принятие новой конституции, формально и последовательно порывающей с традициями коммунистического права, оказывает определенный позитивный эффект на ход экономических преобразований, хотя и не является доминирующим фактором этого процесса .

Вовторых, о роли сильной президентской власти для проведения посткоммунистических экономических реформ. По этому вопросу существуют полярные точки зрения. В работах С.Холмса показывается, что успешные экономические реформы предполагают наличие сильной президентской власти . Напротив, количественный анализ, предпринятый Дж.Хеллманом подводит к выводу о наличии обратной зависимости между сильной президентской властью и успешностью осуществления экономических реформ. Правда, при уточнении и конкретизации последнего утверждения выясняется, что негативный эффект сильной президентской власти проявляется преимущественно там, где эта власть не была трансформирована принятием новой, посткоммунистической конституции тем самым получает дополнительное подтверждение и тезис о благоприятном влиянии новой конституции на экономические процессы .

Изложенное позволяет сделать один обобщающий вывод. Хотя принятие новой конституции и не является решающим фактором успешного осуществления экономических реформ в направлении рыночной демократии, новая конституция играет определенную положительную роль в экономике, и потому пренебрегать этим фактором при прочих равных условиях не следует. Откладывание принятия новой конституции не приведет к экономической катастрофе, но может лишить экономические реформы одного из факторов их развития.

Впрочем, все эти выводы имеют преимущественно формальное значение, отражая усредненный результат изучения опыта почти 30 различных государств. Конкретные страны имеют, естественно, свои специфические черты. И, как будет показано ниже, роль конституционной реформы в России играла несравненно большую роль для экономического развития, чем это можно увидеть при обращении к усредненному опыту посткоммунистических стран. Это, по нашему мнению, опять же непосредственно связано с революционным характером российской трансформации, происходящей в условиях отсутствия общественного консенсуса по базовым проблемам развития страны.

2.3. Конституционные проблемы в условиях революции

В настоящем разделе мы уже не раз упоминали о специфике общественной трансформации в условиях революции, и поэтому представляется целесообразным дать краткую характеристику этой специфики. В дальнейшем мы еще неоднократно будем возвращаться к этому вопросу, соотнося его с опытом развития современной России. Здесь у нас речь пойдет об опыте постановки конституционных проблем в ряде революций прошлого и о выводах, которые из этого следует с точки зрения сегодняшнего дня.

Революция как определенный способ трансформации общественноэкономической системы характеризуется набором признаков, среди которых главными являются следующие.

Вопервых, системный характер преобразований, их глубина и радикальность. Революционные изменения связаны всегда с глубокими изменениями в отношениях собственности, не говоря уже о серьезном обновлении социальнополитической структуры общества. Однако не всякие системные изменения, имевшие место в истории отдельных стран, могут рассматриваться как революции. Сильное правительство может осуществлять глубокие, радикальные преобразования, имеющие в перспективе несомненно революционные последствия, но остающиеся по сути своей реформой (иногда говорят "революция сверху"). Примерами здесь являются "реставрация Мейдзи" в Японии и реформы Бисмарка в Германии. Радикальные, системные изменения могут происходить и в результате поражений в войнах и иностранной оккупации (как это было, скажем, в Пруссии после наполеоновских войн или в Японии и Германии после второй мировой войны).

Вовторых, революционная трансформация обусловлена внутренними кризисными процессами в той или иной стране. Она не может быть навязана извне. Это предопределяет определенную политическую и идеологическую среду революции, когда вместе с разрушением государства рушатся и казавшиеся незыблемыми ценности (будь то святость монархии, единство нации или мессианская роль мирового коммунизма). Поэтому национальноосвободительные движения как правило не являются революциями в них всегда имеется идейнополитический стержень, служащий важнейшим фактором объединения разрозненных сил нации. Хотя сказанное не отменяет того факта, что задачи национального освобождения могут также решаться в рамках отдельных революций.

Втретьих, слабое государство. Революция характеризуется отсутствием сильной политической власти, способной консолидировать осуществление системных преобразований. Именно слабость власти предопределяет резкое усиление в революционном обществе стихийности осуществления социальноэкономических процессов, с одной стороны, и появление по этой причине некоторых закономерностей революционной трансформации, с другой стороны .

Последний фактор является критически важным. На самом деле именно кризис и последующий за ним распад государственной власти делает практически неизбежным трансформацию общества по революционному (а не реформистскому) типу. Радикализм революционной ломки набирает силу и приобретает стихийный характер тогда, когда власть оказывается неспособна контролировать и направлять развитие событий . Причем можно выделить две основные причины, обусловливающие резкое ослабление государства накануне и в ходе революции.

Одна причина глубокий финансовый кризис. Он возникает, когда власть по тем или иным причинам лишается традиционных источников поступлений в бюджет или (и) происходит резкое расширение расходов бюджета. Первое может быть связано с изменениями социального характера, доходы начинают концентрироваться в новых секторах экономики и налоговая система оказывается неспособна адаптироваться к меняющимся условиям. Второе происходит при усилении внешних и внутренних факторов давления на существующий режим, при значительном увеличении расходов, являющихся в данную эпоху необходимыми атрибутами сильного государства. (Скажем, таким фактором выступает резкое возрастание стоимости военный расходов или в форме "удорожания войны", характерное для Европы 17 столетия, или в форме качественно нового витка гонки вооружений в19701980х годах).

Другой причиной ослабления государства является фрагментация социальной структуры предреволюционного общества, в результате чего власть оказывается неспособной формировать и поддерживать устойчивые коалиции социальных сил в поддержку своего курса прежде всего курса, нацеленного на преодоление финансового кризиса (причем в данном случае неважно, курса реформистского или реакционного). Под воздействием новых экономических процессов (будь то начало экономического роста и первые шаги индустриализации либо резкое увеличение доступных финансовых ресурсов под воздействием внешнеэкономических факторов) в предреволюционных обществах происходит заметное усложнение социальной структуры, когда возникает размежевание внутри традиционных классов и групп интересов, когда на традиционную структуру общества накладываются новые социальные явления и процессы.

У нас нет здесь возможности подробно останавливаться на этом вопросе, но исторический анализ показывает, что превращение общества в "лоскутное одеяло" характерно для предреволюционной ситуации в любой стране. В результате такого развития государственная власть теряет ориентиры и опорные точки своей политики. То, что еще недавно приводило к укреплению режима, теперь ослабляет его. Любая попытка реформ и преобразований еще более усиливает недовольство большей части общества существующим режимом, поскольку в условиях фрагментации коалиция "против" обычно оказывается больше коалиции "за". Постепенно, но неуклонно разрушается консенсус относительно базовых ценностей и принципов развития данной страны. Теряя социальную опору, власть начинает метаться, еще более подрывая свой авторитет.

Словом, ослабление власти связано с отсутствием консенсуса по базовым проблемам, ценностям, целям функционирования данного общества. Отсутствие консенсуса как раз и означает, что общество распадается на множество противоборствующих и одновременно пересекающихся группировок (социальных, территориальных, этнических), каждая со своими политическими и экономическими интересами, причем никакое правительство не способно предложить политический курс, который обеспечивал бы консолидацию и, соответственно, поддержку скольконибудь значимого большинства.

В конечном и наиболее обобщающем виде кризис государственной власти находит проявление в кризисе конституционного строя. Причем здесь надо сделать два важных уточнения.

Вопервых, само понятие конституционной системы (строя) должно трактоваться расширительно. Конституционная система это не просто Основной закон как таковой. Разумеется, он важен. Но еще важнее существующее в обществе понимание если не справедливости, то по крайней мере предопределенности, легитимности установленного порядка вещей прежде всего организации власти и воспроизводства отношений собственности. То есть речь не сводится к писанной конституции как таковой. В ряде случаев такой конституции может просто не быть, примером чего является Великобритания. И тем не менее, именно конституционный вопрос стоял в центре двух английских революций 17 века и в ходе последующих политических реформ.

Кризис конституционного строя и борьба за новый строй поразному проявляется в разных революциях. Это может быть борьба под лозунгами традиционной системы ценностей, как это было в Англии середины 17 века. Это может быть борьба за идеальный (освященный разумом) порядок организации политической власти, примером чему стала Франция конца 18 столетия . Словом, формы здесь могут быть различны, но суть процессов остается схожей речь идет о поиске новой легитимности режима, который был бы признан или мог бы быть навязан силой.

Вовторых, совершенно особым является вопрос о формировании и развитии конституционной системы непосредственно в годы революции. Именно здесь тезис о слабости государства оказывается ключевым для понимания происходящих событий.

Слабость государства в условиях революции проявляется в целом ряде особенностей развития революционного общества особенностей, достаточно типичных для любых революций, в какую бы эпоху они не совершались. Среди наиболее универсальных проявлений слабости государственной власти здесь можно выделить следующие:

• постоянные колебания экономического курса. Революционная власть находится под постоянным давлением с различных сторон, и, чтобы выжить, ей нужно беспрестанно маневрировать между разными силами и группами интересов;
• возникновение множественности центров власти, конкурирующих между собой за доминирование в обществе. "Двоевластие" термин, вошедший в отечественную политическую лексику на фоне опыта Февральской революции 1917 года, на самом деле является характерной чертой любой великой революции. Центров власти может быть и несколько. Причем предельным, хотя и не единственным типом конкуренции центров власти является гражданская война;
• отсутствие сложившихся политических институтов, поскольку старые вскоре после начала революции оказываются разрушенными, а новые еще только предстоит создать. В результате функции политических посредников могут выполнять самые разнообразные, стихийно возникающие организации и институты;
• соответственно, отсутствие скольконибудь понятных и устоявшихся "правил игры". Процедуры принятия решений властью не являются жестко установленными. Принятые решения далеко не всегда исполняются, а даже когда исполняются, трактуются весьма субъективно.

Опыт революций прошлого позволяет также утверждать, что на разных фазах революции поразному дают о себе знать конституционные проблемы, проблемы организации государственной власти . В начале, когда у власти находится "ранее революционное правительство" (умеренные), в обществе и во власти господствует представление о возможности и даже неизбежности быстрого утверждения нового общественного порядка, основанного на разумных и общепризнанных принципах (почерпнутых из истории или теории). Затем, на радикальной фазе, когда в центре внимания стоит удержание власти и недопущение победы контрреволюции, реальная правовая база уступает место политической целесообразности, а последняя, по существу, сводится к поиску баланса прореволюционных сил, который не может быть устойчивым . Наконец, на завершающей фазе революции ("термидор") происходит выстраивание нового правового порядка, который всегда характеризуется доминированием авторитарных тенденций и в большинстве случаев сменой конституции .

Посмотрим теперь, как перечисленные особенности революционного развития общества применимы к современной России.

Глубокий, системный характер российских преобразований обычно не подвергается сомнению. Здесь возникает необходимость решения сложного комплекса задач, которые редко переплетаются в одной стране в одно и то же время. В ходе социальноэкономической трансформации 8090х годов практически одновременно приходилось осуществлять коренные изменения в отношениях собственности и проводить соответствующие институциональные преобразования, радикально менять конституционнополитическое устройство страны, трансформировать доставшуюся в наследство от индустриализации структуру народного хозяйства, решать задачи макроэкономической стабилизации.

Известно, что власть в СССР отличалась исключительной стабильностью и силой, способностью навязывать свои интересы как собственному народу, так и многим зарубежным странам. В результате общественное мнение страны было склонно скорее переоценивать возможности своего государства, чем недооценивать их. Кроме того, с конституционноправовой точки зрения Правительство не только в СССР, но и в посткоммунистической России, было и остается чрезвычайно мощным, обладая правами, значительно превосходящими полномочия правительств других демократических, а формально и не только демократических стран

Сила и жесткость власти в СССР, устойчивость советской политической системы создали видимость ее незыблемости не только среди отечественных обществоведов (что вполне естественно), но и у значительной части западных аналитиков. Возможность радикальных сдвигов, революционных потрясений большинство исследователей связывали со слаборазвитыми или среднеразвитыми странами Азии и Африки, но никак не с Советским Союзом. Именно так оценивал ситуацию и перспективы ее развития, скажем, С.Хантингтон, выделяя СССР и США как страны наиболее устойчивого, наиболее стабильного типа . Это стало своеобразной методологической традицией, которая в дальнейшем воспроизводилась в работах многочисленных авторов политологов, экономистов, да и собственно советологов вплоть до 1989 года.

И всетаки государственная власть России конца 80х 90х годов оставалась и остается слабой. Поразивший страну затяжной финансовый кризис (прежде всего связанный с падением мировых цен на нефть, но не только с ним) существенно сузил поле возможного маневра коммунистических властей . На фоне финансового кризиса дало о себе знать усложнение социальной структуры советского общества, все далее уходящего от традиционной индустриальной структуры. Быстро формировались новые группы интересов, возникали противоречия между ними. На естественное для централизованной индустриальной экономики расхождение интересов отдельных отраслей накладывался конфликт между рентабельными и нерентабельными предприятия, возникавший уже в рамках одной отрасли. Усиливались расхождения интересов между отдельными союзными республиками и регионами. Назревал конфликт между окрепшей региональной и центральной (союзной) политической элитой. Начались расколы внутри самой номенклатуры как реакция на чрезмерную стабильность кадровой политики 70 начала 80х годов, когда движение кадров было практически заморожено. Все это формировало исключительно конфликтную и потенциально малоуправляемую социальную среду.

Дальнейшее развитие продемонстрировало реальное отсутствие консенсуса относительно базовых принципов, направлений развития общества. Ранее всего обнаружился непримиримый характер представлений элит разных союзных республик относительно искомого, желательного послереформенного устройства страны. Балтийские республики стремилась к формированию у себя современных рыночных демократий западного типа, к этому же склонялись Россия, Украина и Армения. Среднеазиатские лидеры стремились к сохранению статускво, то есть неокоммунистической системы с более сильным национальным компонентом. Ряд республик не имел достаточно выраженной позиции. Результатом всего этого стал распад СССР и возникновение 15 независимых государств.

Далее с аналогичными проблемами столкнулась Россия, однако противоречия здесь имели не столько территориальный, сколько социальный характер. Это, разумеется, отодвигало опасность дезинтеграции страны, но отнюдь не делало конфликт менее острым. Наиболее отчетливо эти проблемы проявились здесь в ходе осуществления экономических реформ, каждый шаг на пути которых наталкивался на противодействие. "Чтобы экономические реформы были успешными требуется не только хорошо проработанный план, но государство, которое готово и способно этот план осуществить" ("To be successful, economic reform requires more than a welldesigned plan, but a state that has the capacity to make a credible commitment to that plan") . Здесь сформулирована наиболее существенная проблема, с которой сталкивается правительство, проводящее экономические реформы в условиях революции.

И, наконец, последнее замечание. Радикальный (революционный) характер системной трансформации сам по себе еще не означает одномоментности смены одного конституционноправового режима другим. Даже в великих революциях прошлого, которые принято приводить в качестве классических примеров радикализма, при более внимательном их изучении прослеживается этапность проведения преобразований. Хотя, несомненно, темпы преобразований в условиях революции резко возрастают, как бы компенсируя отставание адаптационных институциональных реформ в условиях старого режима . Поэтому при более близком рассмотрении современной российской трансформации проводившиеся преобразования можно анализировать как эволюционные. Тем более, что многие из них, действительно, запаздывали по сравнению с требованиями устойчивого экономического развития. Революционный же характер этих конституционноправовых преобразований связан, по нашему мнению, не столько с их радикализмом, сколько с их зависимостью от реального баланса социальнополитических сил в стране. Ведь именно в слабости государственной власти и ее зависимости от баланса социальнополитических сил в конечном счете и состоит конкретика данной революционной трансформации.