год 2010-й - более 30.000.000 обращений

А.ЧУБАЙС
первый вице-премьер Правительства России (в настоящее время генеральный ди-ректор некоммерческой организации Фонд "Гражданское Общество")

Я хочу поделиться с вами соображениями о российском опыте преобразований 1995 года.

Мне кажется, что именно этот год заслуживает особого анализа, поскольку именно в этом году удалось добиться перелома по ряду принципиальных задач, которые не удавалось решить раньше. В свою очередь решение некоторых из этих задач вызвало сопутствующие явления, серьезные и сложные проблемы.

Стартовые условия для 1995 г. в России были, мягко говоря, крайне неблагоприятные. Все хорошо помнят итоги “черного вторника” осени 1994 г., растущую инфляцию, которая достигла в январе 1995 г. 18% в месяц. Катастрофически исчерпывавшиеся валютные резервы ЦБ, запасов которых в январе оставалось на трое суток, высокий уровень политической нестабильности, безусловно подрывавший остатки доверия властям.

Именно в этих условиях были выдвинуты цели экономической политики 1995 г., связанные с осуществлением финансовой стабилизации в России. Надо прямо сказать, что в тот момент эти цели воспринимались несерьезно и поддержка их была близка к нулю.

Что реально было предпринято в начале года, для того чтобы переломить ситуацию? Прежде всего в области бюджетной политики. Проект бюджета 1995 г. включал в себя целый ряд принципиально новых моментов - он был ориентирован на сокращение дефицита с 10,2% ВВП в 1994 г. до 5% ВВП, т.е. более, чем вдвое. Прекращение финансирования дефицита бюджета за счет кредитов ЦБ и финансирование за счет неэмиссионного источника. В целом проект бюджета был нацелен на проведение жесткой финансовой политики. Понимание этого небольшой группой сторонников, реально не означало принятие этого бюджета Государственной Думой.

Поэтому первым ключевым положительным итогом, заложившим основы политики 1995 г., было принятие бюджета Государственной думой в конце марта 1995 г. Россия впервые обрела бюджет в I квартале текущего года. Параллельно с этой работой мы пошли на достаточно радикальные меры по либерализации внешнеэкономической деятельности. Были отменены квоты на поставку продукции на экспорт, были отменены так называемые спецэкспортеры - предприятия, обладающие правом на экспорт при наличии специального решения правительства, был предпринят и ряд других не менее серьезных мер.

В то же время шла интенсивная работа по подготовке денежной программы ЦБ и правительства России на 1995 г., исходившая из тех же самых уже названных принципов и целей. Эту работу так же удалось завершить с успехом в конце марта 1995 г. Совместное заявление правительства и ЦБ было подписано. Международный валютный фонд поддержал этот подход и принял решение о выделении кредита России. Вот три-четыре ключевых блока, которые были заложены в основу российской финансово-экономической политики в начале года.

Осуществление этой политики дало первые видимые результаты на макроэкономическом уровне в начале весны 1995 г. В стране началось снижение инфляции, началось реальное укрепление курса рубля. Однако уровень инфляционных ожиданий оставался высоким вплоть до осени. Практически все, за очень небольшим исключением, российские политические деятели, экономические эксперты заявляли о том, что если есть какие-то положительные тенденции, то они, безусловно, носят временный характер, что страна обречена при нынешней политике на всплеск инфляции осенью, что неизбежно ее увеличение осенью до уровня 15-20% в месяц, а некоторые предсказывали более высокие показатели. Предсказывалась неизбежная осенняя катастрофа на валютном рынке, падение рубля до уровня 8000-10000 руб. за доллар и т.д. В этих условиях перед правительством стоял вопрос - с чем войти во второе полугодие 1995 года?

Проанализировав весь набор возможных вариантов, мы пришли к выводу о том, что самым правильным ходом будет вместо ожидаемого всеми отступления, начать наступление по всему фронту финансово-экономических проблем. Именно это наступление было подготовлено и реально начато летом 1995 г.

Мы исходили из того, что главное, что удалось сделать в первом полугодии 1995 г., - поставить под надежный контроль расходы, прежде всего, расходы бюджета. Мы заблокировали законодательным решением кредиты ЦБ селу и другие виды кредитов ЦБ. Тем самым действительно был взят под реальный контроль уровень дефицита бюджета, и тем самым решена задача контроля над расходами. Поэтому во втором полугодии перед нами стояли, пожалуй, две самые главные задачи. Первая задача - разрушение всеобщих и массовых инфляционных ожиданий. Вторая задача - переломить ситуацию с доходной частью бюджета. Именно исходя из этих целей, было принято 5-6 ключевых решений, которые и составили содержание экономической политики второго полугодия.

Первое решение в сфере валютной политики - введение валютного коридора. Хорошо известно, что он был введен на уровне 4300-4900 руб. за доллар сначала на один квартал, а затем продлен еще на квартал. Сейчас как-то уже забыли о том, что в момент введения коридора главный вопрос, обсуждавшийся всеми, был вопрос о том, а есть ли какие-то шансы у правительства удержать этот коридор. Некоторые мои коллеги делали решительные заявления об уходе в отставку в случае, если коридор не удастся удержать. Но отставка не понадобилась: как хорошо известно, ситуация на валютном рынке была поставлена под надежный контроль, и как результат - начался один из важнейших процессов, ради которого все и задумывалось, - процесс мощного перераспределения финансовых ресурсов со спекулятивно-финансовых рынков в сторону реального сектора. Не скажу пока в реальный сектор, но в сторону реального сектора. Мы добились того, что валютный рынок практически утерял свою привлекательность как источник спекулятивного дохода, а вслед за этим, как и предполагалось, упала и доходность рынка межбанковских кредитов. То же самое происходит сейчас и с другими финансовыми рынками в стране. Последним доходным финансовым рынком в России сегодня остается рынок государственных краткосрочных обязательств, но и этому в ближайшее время будет положен конец.

Результат такой политики - масштабное перераспределение имеющихся в стране гигантских финансовых ресурсов из сферы финансовых спекуляций в сферу производства. Это абсолютно неизбежное развитие событий, которое произойдет в первом полугодии 1996 г., естественно, с падением ставок реального процента и с увеличением срочности кредитов и т.д.

Начало этим действиям было положено введением валютного коридора в Ш квартале 1995 г. Вслед за этим мы пошли на достаточно жесткие меры в сфере доходов бюджета, ориентированных, не на ужесточение налоговой системы, а на восстановление порядка в государственной налоговой системе. Начали мы эти меры с “Газпрома”. В августе было принято решение об увеличении ставок акциза и об отмене льгот по формированию стабилизационного фонда “Газпрома”. Не скрою, тем самым мы хотели дать понять, что принимая решения о налоговой системе, мы не намерены оглядываться на сферы влияния тех или иных предпринимательских групп. Именно такой подход дал нам возможность сделать следующий шаг: начать наступление в сфере сборов налогов, выявив 46 крупнейших предприятий в стране, у которых на сегодняшний день суммарная задолженность бюджету составляет почти 30 трлн.руб., и начав последовательную вдумчивую работу с каждым из этих предприятий.

Могу сказать, что на сегодня практически все из них подписали с правительством графики погашения своей задолженности. Выполнение графиков находится под жестким контролем правительства.

В ту же программу входили меры по установлению жесткого государственного контроля за сферой естественных монополий. В течение 1995 г. мы работали с Государственной Думой над внесенным нами законом о естественных монополиях. Добились принятия этого закона: в июле он был подписан Президентом России. И, отталкиваясь от него, мы пошли на жесткие меры контроля за естественными монополистами, прежде всего электроэнергетикой, железными дорогами. Хорошо известно, что последние наши меры в этой сфере были не просто жесткими, а сверхжесткими. В IV квартале мы заморозили цены в отраслях естественных монополистах. Могу сказать о том, что с января будущего года контроль будет продолжен, но конечно замораживание цен - дело временное, экстраординарное. Однако достаточно жесткий контроль в этой сфере будет реализован. Он включает в себя не только контроль за ценами естественных монополистов, но и детальный анализ структуры затрат, стоимости инвестиционных проектов и т.д. К этому мы сегодня уже готовы.

В 1995 г. во втором полугодии с существенным запазданием мы приступили к реализации денежной приватизации. Получилось так, что первые действия в этой области пришлись на октябрь-ноябрь этого года. У нас есть полная уверенность в том, что задачи, поставленные перед денежной приватизацией, по привлечению средств в бюджет в размере 8,3 трлн. руб. будут выполнены в полном объеме в срок до 31 декабря 1995 г.

Завязавшаяся в последние дни интенсивная дискуссия ряда российских банков о том, надо ли проводить тот или иной аукцион, остается дискуссией между банками, мы в этой дискуссии участия не принимаем, поскольку решение о проведении аукционов принято и будет реализовано в полном объеме в те сроки, которые установлены. Пожалуй, в этой сфере в 1995 г. мы сделали важнейший шаг от бесплатной приватизации 1992-1994 гг. к нормальной традиционной индивидуальной приватизации, к которой мы приступим в 1996 г.

Что можно отнести к плюсам 1995 г., а что к минусам, нерешенным проблемам?

Я бы начал с плюсов. Мы вошли в 1995 г с инфляцией 18% в январе, а заканчиваем его с инфляцией в ноябре в 4,5%. Предельно ослабленной была в начале года национальная валюта - рубль находился в 20-х числах января 1995 г. на грани полной катастрофы. Мы выходим из 1995 г. с реальным укреплением рубля, увеличены валютные резервы. Начала реально работать, хотя и не слишком эффективно, налоговая система, которая в начале года была перегружена различными льготами. В соответствии с вышедшим вчера Указом Президента, окончательно поставлена точка на существовании нецивилизованной системы льгот в России по импортным пошлинам. Наконец, уровень спада производства, измерявшийся двузначными цифрами, остановлен.

Что можно записать в минусы? Первый и самый главный минус - уровень жизни, который в 1995 г. снизился почти на 20%.

Вторая, не менее острая проблема, которую мы не смогли решить в 1995 г. - неплатежи. Уровень неплатежей в народном хозяйстве продолжает оставаться крайне высоким. кредиторская задолженность составляет почти 13% годового ВВП. Это не финансовая катастрофа, но это крайне сложная экономическая и даже политическая проблема. Если в первом полугодии 1995 г. уровень неплатежей последовательно снижался, то в сентябре-октябре он снова начал расти, хотя и не достиг уровня января.

Я бы отнес к нашим ошибкам и то, что в 1995 г. мы не продвинулись в реформах в ряде важнейших секторов народного хозяйства: сельском хозяйстве, армии, социальной сфере.

Я бы не переоценивал те достижения о которых было сказано. Если проанализировать все 5 названных плюсов: снижение инфляции, укрепление национальной валюты, увеличение валютных резервов, собираемость налогов и приостановка спада производства, то немедленный политический эффект дает только один из плюсов - это существенное снижение инфляции. Конечно, все остальные тоже имеют важнейшее, принципиальнейшее значение для экономики, но не дают прямого политического эффекта.

На мой взгляд, бесспорно, что при всех проблемах 1995 года, главное, что удалось сделать - это создать базу для смены направления социально-экономического развития страны с четырехлетнего спада производства к его стабилизации. Мы можем сегодня смело и уверенно говорить о том, что 1996 г. будет годом начала роста объема производства, начала роста ВВП на базе тех результатов, которые достигнуты в 1995 году.

E.ЯСИН
министр экономики России

Я хочу остановиться на втором этапе российских реформ, а именно: на этапе перехода к экономическому росту и созданию предпосылок для этого.

Первая предпосылка - это финансовая стабилизация. Тем не менее, успехи финансовой стабилизации еще недостаточны для возобновления инвестиционного процесса на естественной основе. В принципе сегодня инфляция в России в годовом исчислении находится где-то на уровне 80%. Необходимо ее снизить примерно до уровня 25-30% в год, чтобы появились надежды на увеличение инвестиций, причем инвестиций эффективных, что, с моей точки зрения, еще более важно.

Серьезным препятствием на сегодняшний день является состояние как кредитного рынка, так и финансового рынка в целом, прежде всего из-за ситуации с государственными краткосрочными обязательствами. В свое время, когда мы принимали решение об отказе от кредитов ЦБ и переходе к покрытию бюджетного дефицита за счет внешних и внутренних заимствований, нам было известно, что это отразится на частных инвестициях и, что в этом решении есть свои негативные стороны. Но тогда рынка государственных ценных бумаг практически еще не было. По крайней мере, когда назывался объем рынка государственных ценных бумаг в 30-40 трлн.руб., в это мало кто верил. Теперь мы столкнулись с ситуацией, когда рынок ГКО стал надежным источником доходов бюджета, более надежным, чем налоговая системы, мы столкнулись с весьма серьезными проблемами.

Рынок ГКО дестабилизирует кредитный рынок, в каком-то смысле препятствует развитию фондового рынка. Эта проблема назрела и необходимо ее решать. Прежде всего, нужно решать проблему снижения доходности ГКО, а следом можно было бы рассчитывать на продолжение процесса снижения ставок по банковским кредитам. Снижение цены кредитов в, свою очередь, создает предпосылки не только для инвестиций, но и для нормализации платежей и расчетов, создает предпосылки для восстановления нормального финансового оборота. Сегодня в структуре оборотных средств предприятий собственные оборотные средства составляют буквально единицы процентов, а львиная доля падает на кредиторскую задолженность. Вопрос формирования и развития нормального кредитного рынка для нас сегодня становится одним из самых важных вопросов. Дальше должен начаться процесс трансформации накоплений в инвестиции.

Надо сказать, что накопления в России есть. Я не расцениваю ситуацию так оптимистично, как А.Б.Чубайс, не считаю, что накопления у нас огромные, но все-таки они есть. Я говорю и об отечественных инвестициях, и о возможности увеличения иностранных инвестиций. Если бы не бесконечные дискуссии вокруг закона о соглашениях о разделе продукции, мы могли бы уже в этом году получить существенный приток иностранных инвестиций. Мы очень серьезно работаем над улучшением климата для иностранных инвестиций. Я думаю, что в этом отношении будут подвижки. Я в свое время говорил, что у нас ежегодно в течение ближайших 5 лет будет удвоение объема иностранных инвестиций. К сожалению, в этом году мои ожидания в полном объеме не оправдаются, но все-таки мы близки к этому. Я рассчитывал, что в этом году в России приток иностранных инвестиций будет около 2 млрд.долл. По нашим оценкам, до конца года должно быть где-то порядка 1,7-1,8 млрд. долл.

Что касается отечественных накоплений, то наиболее солидная часть - это средства населения. Хотя уровень жизни у нас невысокий, но накопления довольно существенные. Объясняются они опасением снижения уровня социальных гарантий и желанием подстраховать себя за счет собственных средств. Сбережения вкладываются прежде всего в иностранную валюту. У нас в марте-апреле начался процесс дедолларизации, потом он приостановился, а сейчас начался противоположный процесс - покупка долларов населением. Я подозреваю, что здесь уже играют роль не экономические причины, потому что рубль более или менее стабилен, а политические - ожидание выборов, последствия которых непредсказуемы. Но тем не менее есть возможность обратить эти ресурсы в инвестиции, если будут созданы соответствующие дополнительные условия. В этой связи хотел бы обратить внимание прежде всего на те риски, на те высокие трансакционные издержки, которые существуют в России.

Это общая беда всех стран с переходной экономикой, особенно стран бывшего Советского Союза. У нас неустойчивая ситуация и велик риск для вложений, невозможно рассчитать на длительную перспективу свои планы, невозможно рассчитывать на исполнение законов. Это очень серьезная проблема для роста инвестиций. Какую-то долю риска должно брать на себя государство, если оно хочет как-то сдвинуть ситуацию с мертвой точки. К сожалению этого не получается. С этой точки зрения - 1995 год был провален. Слишком силен был груз социальных проблем, и очень узка область маневра. Правительство шаг за шагом отступало от выработанной им же самим стратегии. И в конце концов оказалось, что и в отношении пенсионного фонда, и в отношении шахтеров, и по бюджетным ссудам предприятиям, которые называются “на структурную перестройку”, все планы перевыполнены. Но они не выполнены по инвестиционной программе.

Государственная инвестиционная программа выполнена лишь на половину, а самые важные ее части, которые предназначались для гарантий государства, для страховки рисков инвесторов посредством долевых вложений государства, полностью провалены. Программа реализации частных инвестиций при поддержке государства через конкурсы профинансирована на 50 млрд.руб., к тому же до тех, кто реализует проекты, эти деньги так и не дошли. То же самое можно сказать о системе конверсионных кредитов и т.д.

Два слова о производстве и о надеждах на стабилизацию производства. С моей точки зрения, ситуация достаточно неустойчива по многим причинам. Сохраняется огромное количество неэффективных производств, в то же время огромные объемы инвестиций продолжают быть неэффективными. Мы можем приостановить спад, но только при условии, если начнется рост эффективных инвестиций и эффективного производства. Не будет его - не будет никакой устойчивости. С моей точки зрения, необходимо активизировать промышленную политику, прежде всего в направлении повышения эффективности производства и снижения издержек.

С.МАЛЛЕ
руководитель департамента Восточной Европы Организации экономического со-трудничества и развития

В 1995 году ОЭСР опубликовало первое экономическое исследование, в котором содержится независимая оценка российской экономики на этапе трансформации. Все дополнительные рассуждения, представленные в настоящем докладе - мои собственные - и не обязательно отражают мнение ОЭСР.

Я бы хотела вкратце остановиться на некоторых важнейших вопросах, рассматриваемых в отчете ОЭСР - подходах и рекомендациях по проведению определенной политики. Важнейшей целью исследования ОЭСР, которое, в отличие от прочих аналитических работ, выполняемых международными организациями, опубликовано, было участие в диалоге по экономической политике и стремление к развертыванию дискуссии в России. В отчете основное внимание уделено структурным вопросам, таким как приватизация, корпоративное управление, социальная политика, которые важны для экономики трансформации и ее шансов на успех. Кроме того, исследование рассматривает механизм формирования экономической политики как важнейшего связующего звена между выработкой политики и ее осуществлением.

При попытке оценить успехи и провалы трансформации возникают трудности в связи с тем, что временной горизонт для взвешенной оценки размыт. Если мы что-то и вынесли для себя из этих процессов,- так это осознание того, что они очень сложны, и легче сформулировать рекомендации по политике, чем претворить их в жизнь. Один из подходов к данному вопросу заключается в том, чтобы рассмотреть опыт других стран в сфере трансформации и попытаться дать оценку сравнительного характера.

Развитие событий в некоторых странах Центральной и Восточной Европы (СЦВЕ) показывает, что, если рассматривать промышленное производство как значимый фактор, то стабилизация занимает от 20 до 25 месяцев. Польша и Чешская Республика начали осуществлять процесс трансформации раньше, чем прочие страны. В этих странах после существенного падения промышленной продукции, что, впрочем, было присуще и всем остальным странам, производство начало вновь расти, стимулированное экспортными отраслями. Темпы роста производства достаточно велики и результаты этого роста заметны. Ясно и то, что структурная трансформация не завершена - развитие рынков и, в частности, финансовых рынков, требует времени. Недостаток опыта делает неизбежным провалы в процессе институционального строительства, которые могут повлечь за собой (и это наблюдалось в некоторых странах) крах одного или многих банков. Кстати говоря, развитые экономики также не застрахованы от финансовых ударов.

Россия отстает от прочих стран как в области стабилизации (годовая инфляция по-прежнему исчисляется двузначными цифрами), так и в сфере трансформации; однако в обеих областях сделан большой шаг вперед. Россия начала эти процессы позже остальных стран и вдобавок несла груз более серьезных перекосов в экономической структуре как следствие более длительного периода планирования и чрезмерно раздутого военного комплекса. В 1995 г. появились первые признаки оздоровления, сопровождавшиеся некоторыми позитивными результатами в сокращении бюджетного дефицита и обуздании инфляционных ожиданий. Этих результатов нельзя было бы достичь, если бы в 1992 г. правительство не либерализовало цены и внешнюю торговлю и приватизация не стала приоритетным направлением правительственной программы. Первой задачей в 1992 г. стало внедрение рыночных экономических стимулов и выбор ясного направления реформ. Это были не легкие вопросы и они потребовали от реформаторов действительной смелости и преданности идее.

В других СЦВЕ прошедшие на ранних этапах парламентские выборы заложили основу для консенсуса в сфере радикальных реформ. В России же правительству приходилось с боем прокладывать свой курс из-за враждебности со стороны многочисленной и малокомпетентной законодательной власти. Сам механизм формирования политики не был столь уж благоприятен. Некоторые полагали, что президентская власть будет гарантией, что реформы не будут зависить от недостатка поддержки, поскольку политическая власть была де-факто централизована.

Однако вскоре стало очевидным, что механизм, основанный на управлении с помощью указов не обеспечивает ни определенности закона (парламент может изменять указы президента), ни их выполнения. Именно в неопределенном характере законов коррупция находит себе наиболее питательную почву. Это одно из главных заключений, сделанных в отчете ОБСЕ по РФ, которое противоречит широко распространенному мнению, что криминальность развита в России в большей степени, чем в других странах, поскольку в России есть что красть. На самом же деле, десятилетия коммунизма разорили Россию, а не обогатили ее. Если бы государственная служба обеспечивалась адекватными институтами и хорошо обученными госслужащими, то криминальность не процветала бы в сфере сбора налогов.

Задача законодательной власти - построение соответствующих институтов. Госслужба должна быть эффективной и деполитизированной. Условия работы и оплаты труда должны стать такими, чтобы обеспечивать привлечение и удержание на работе квалифицированных сотрудников. Существует необходимость и в надежной судебной системе. Все это, конечно, требует времени, но эти вопросы приоритетны.

Следующий вопрос, который не должен быть оставлен без внимания при выработке политики,- это проблема доступа к информации. Хорошо известен тот факт, что в большинстве российских учреждений, особенно в финансовых институтах, информацию по-прежнему рассматривают как “частный” товар, который или надо тщательно хранить, пока он не устареет, или же продавать его с выгодой.

Большинство из ориентированных на внешние связи подразделений в правительственных структурах по-прежнему укомплектованы недружелюбно настроенными сотрудниками, которые полагают, что их главная функция заключается в выдаче отказов на доступ в свои помещения и к официальной документации.

Это не только порождает у иностранцев растерянность, но и наносит ущерб в выработке правительственной политики. Решения, принимаемые на основе недостоверной информации, могут разрастаться как снежный ком, мешая наилучшим намерениям правительства, и, в конце концов, становятся дополнительным источником коррупции. Самым прозрачным моментом в теории конкурентных рынков является понимание того, что на практике рынок - это информация. Любая политика, сознательно работающая против информации, мостит дорогу недоверию в правительстве и монополистическим искажениям в экономике.

Подобным же образом отношения между центром и регионами должны быть основаны на законе и обоюдном доверии. Оценка доходов на различных уровнях должна основываться на расчетах и не быть произвольной, это не та область, где указ может заменять законодательство. Кстати, положительным моментом стало то, что федеральные отношения, ранее зачастую основывавшиеся на односторонних действиях субъектов Федерации, вырабатываются в настоящее время на основе официальных соглашений. В то же время, мне кажется, есть случаи региональных “вариаций” в вопросах цен и запреты на вывоз отдельных видов продукции, которые вряд ли совместимы со строительством рынков или единого рыночного пространства.

Россия унаследовала сегментацию рынка, для преодоления которой потребуется время. Централизованно спланированные решения по размещению промышленного производства, транспорту и системам распределения основываются на логическом обосновании, которого конкурирующие рынки не разделяют. В некоторых регионах местные монополии и олигополии могут занять почти половину всей рабочей силы гражданского производства; имеются также свидетельства о локализованных монополиях на уровне небольших городов.

Дифференциация цен - характерная черта, которая была присуща и дореволюционной России,-вновь проявляеся и свидетельствует о том, что объединение рынков еще далеко от завершения и необходимо усиленное осуществление инвестиций в инфраструктуру и развитие конкуренция в сети распределения. Были сделаны шаги в нужном направлении - создание Антимонопольного комитета и утверждение антимонопольного законодательства.

Однако работа над этой проблемой должна вестить на более широкой основе, принимая во внимание транспорт, распределение и, возможность вмешательства местных властей в рыночные механизмы на рынке товаров общественного потребления. Важно подчеркнуть, что, даже если формирование цены и не носит полностью конкурентного характера, как бы то ни было, в начале 1992 г. либерализация цен была необходимым шагом, так как привела цены в большее соответствие со спросом (хотя и более высокие, чем маргинальные затраты), чем с предпочтениями плановиков.

В СЦВЕ рост фактически обеспечивается за счет экспорта и конкуренции. Внутренние цены быстро подтягиваются к общемировым. В России по сравнению с другими странами с переходной экономикой поражает вера, которую разделяют все большее количество политических партий, в то, что для оздоровления и процветания России больше нужна не конкуренция, а промышленные и торговые объединения. Эти объединения называются финансово-промышленными группами (ФПГ); предполагается, что они повысят промышленное производство и будут стимулировать создание и использование новой технологии. Идея заключается в том, что через интеграцию и слияние финансовых и физических ресурсов будут построены или сохранены имеющиеся предприятия, за счет включения в состав ФПГ банков (несмотря на то, что участие банка ограничивается 10% уставного капитала, что, разумеется, можно обойти путем формирования дочерних компаний).

Большое количество ФПГ были созданы на региональном и межрегиональном уровнях, а в соответствии с законодательством, утвержденным в 1993 г., в настоящее время официально зарегистрированы более двадцати ФПГ. Законодательная база обеспечивает правительственные гарантии для ФПГ, включая использование залоговой схемы. Хотя информация по фактической деятельности зарегистрированных ФПГ и остается тайной за семью печатями, вероятно, ФПГ, с целью получения правительственных гарантий, будут прибегать к политическому давлению. Подобные конгломераты существуют и во многих развитых экономиках: так, часто приводят параллели с Японией и Южной Кореей. Беспокоит, что в России, с ее ненадежными рыночными институтами, находящейся в настоящее время на стадии преобразования, ФПГ, в конце концов, станут слишком большими структурами, застрахованными от неудач. Такое развитие событий, в принципе, может вызвать важные сдвиги в корпоративном управлении, строительству которого российская приватизация никак не содействовала.

Сильная потребность в индустриальной политике, в случае ее принятия, будет способствовать дальнейшей консолидации структур и властных групп, неспособных конкурировать своими силами на международных рынках. Если, в дополнение к этой вполне возможной ситуации, продажа крупных предприятий по-прежнему будет нацелена на то, чтобы не допустить к этому иностранцев, изоляционистские тенденции будут сопровождаться ростом цен и уменьшением конкурентного потенциала.

В любом случае, следует искать иностранных инвесторов. Пока же накопленный опыт показывает, что они не горят желанием идти на российский рынок. Инвесторы будут соблюдать осторожность пока подвержены резким колебаниям пакеты акций спекулятивного характера, пока есть риск политического характера. В тоже время потребность в дополнительных источниках инвестирования очень велика.

Массовая приватизация в России была либо объектом похвал за всеобщий характер и быстроту, либо критики - за то, что не сумела создать структуры корпоративного управления. Я полагаю что обе точки зрения имеют под собой основание. Ваучерная приватизация не создала капитал для реструктурирования. С другой стороны нет явных свидетельств, что какая-либо другая форма приватизации могла бы способствовать этому в массовом масштабе. Этап реформ в области имущественных прав был существенным с институциональной точки зрения. Государство освободилось от собственности, сделав возможным дальнейшее движение в сторону большей эффективности размещения средств. Вероятно, требуется больше времени для полной оценки результатов этих изменений.

Приватизация в других СЦВЕ показывает, что она не была безболезненной ни в одной из стран и, что еще многое предстаить сделать. Во многих странах крупная индустрия по-прежнему находится под той или иной формой государственного контроля и/или поддержки. Наиболее удачной ваучерная приватизация была в Чешской республике, но и в этой стране корпоративное управление остается проблемой и реструктурирование может идти с задержками. Как и в России, уровень безработицы там низок и во многих случаях предприятия выживали за счет “проедания” своих фондов, что не создавало предпосылок для дальнейших сделок в области собственности.

Во всех странах, где идут преобразования, основными двигателями реформ были средние и мелкие предприятия, с одной стороны, и торговля и строительство, с другой. Уровень предпринимательской активности и те сектора, которые отражают динамизм на рынке и гибкость использования рабочей силы, на самом деле -вторичный продукт массовой приватизации. Рабочие, труд которых в полной мере или частично не оплачивается, нашли вторую работу в этих расширяющихся секторах. Многие фирмы - результат распада крупных предприятий. Таким образом, в конце концов, массовая приватизация осознанно или случайно способствовала смягчению перемен в социальной сфере. В настоящее время в поддержке нуждается именно тот бизнес, который развивается наиболее динамично и не требует слишком много капитала. Под поддержкой понимается не предоставление субсидий и преимуществ, а справедливое налогообложение и основанный на соответствующей законодательной базе рынок недвижимости. Следующим шагом должно стать развитие рынка недвижимости.

Правительство уже осознало это, но соответствующего законодательства еще не создано, что оставляет малый бизнес не защищенным от ненужных рисков при выборе направления и типа деятельности.

Позвольте мне закончить последним комментарием сравнительного характера: все СЦВЕ после быстрого продвижения вперед и получения быстрых результатов вступили в фазу “усталости от реформ”. Эта усталость отражается в двух отношениях: первое - взгляд назад, в “старые добрые времена”, а другое - стремление к росту как альтернативе стабилизации. Давайте не забывать, что так называемая “Венгерская модель”, которая в семидесятых-начале восьмидесятых годов пыталась совместить государственную собственность с рыночными ценами и либерализацией внешней торговли, привела к наивысшему уровню задолженности на душу населения в Восточной Европе и нарастанию дефицита бюджета. Для того чтобы преодолеть и внутренний и внешний дефицит, в настоящее время необходимо жесткое урезание в области расходов, - испытание, к которому общество не было подготовлено. Как бы то ни было жертвы неизбежны, если только страна не хочет попасть в западню нищеты, в результате превышения учетной банковской ставки над уровнем экономического роста.

1995 год показывает, что прогресс может быть достижим даже во враждебном политическом окружении, благодаря решимости нескольких последовательных реформаторов и определенным компромиссам. Таким образом работает демократия, и давайте надеяться что достигнутые результаты переживут итоги выборов.

О.ВЬЮГИН
начальник департамента Министерства финансов России (в настоящее время за-меститель министра финансов России)

Из целого комплекса мероприятий, выполнение которых считается необходимым в переходных экономиках, Россия не закончила ни одного.

Макроэкономическая стабилизация не наступила, инфляция достаточно высокая, приватизация тоже еще находится в процессе развития. Далеко не закончен процесс реорганизации государственного и бюджетного секторов.

В подобной ситуации полевение власти, или переход к более левой экономической политике практически бесперспективен. Но, в обществе это в явном виде не осознано.

Путь, который пройден восточноевропейскими странами и странами бывшего Советского Союза - неизбежен. Этот вывод подсказывает жизнь, здесь даже не нужна теория. Любой неангажированный политический руководитель высокого уровня в правительстве неизбежно начинает принимать решения в русле перестроечных идей, лавируя или отступая, но сама жизнь толкает к принятию таких решений. А Россия шла по этому пути не радикальным способом, а принимая решения от случая к случаю. Хотя последовательность шагов была достаточно логичная и не случайно сегодня мы имеем ситуацию со значительно более низкой инфляцией, работающими финансовыми рынками, и, практически, с прекращением спада производства. Это результат вполне последовательных, хотя и не выстроенных в книжную систему шагов. Вспомним 1994 г., когда на базе принятых в 1992 и 1993 гг. решений создалась ситуация, когда падение национальной валюты уже определялось не какими-то административными решениями, а целым комплексом финансово-экономических решений. Ситуация конца 1994 г. показала, что дефицит бюджета может быть и позволяет искусственным образом поддерживать номинальный уровень жизни, но тем не менее ведет к таким явлениям, которые уже не подвластны правительству.

Здесь много говорилось о том, что в 1995 г. снижение инфляции, относительная стабилизация достигнуты ценой снижения уровня жизни. В 1994 г., действительно, реальные денежные доходы выросли на 17%, а по результатам 9 месяцев 1995 г. сократились примерно на такую же цифру. Но ведь рост реальных денежных доходов 1994 г. был результатом очень специфической ситуации, когда через бюджет закачивались определенные суммы эмиссионных денег, а инфляция не откликалась на это, точнее, откликалась, но с большим запаздыванием. Создавалась лишь иллюзия реального роста денежных доходов у населения. Кончилось же это тем, что на рубеже 1994-1995 гг. инфляционная волна все эти доходы съела. Попытайся правительство продолжить подобную политику, это привело бы к плачевной ситуации, но доходы так или иначе упали бы в реальном выражении. Поэтому правительство пошло по пути более разумной бюджетной политики с точки зрения расходов. И естественно, что искусственные доходы были 1994 г. съедены инфляцией, и возникла ситуация падения реальных доходов. Если же сравнить 1995 г. и 1993 г., то окажется. что падения реальных доходов нет.

Считается, что в 1995 г., проводилась жесткая денежная политика. Я готов согласиться с этим только в части процентной ставки и политики ЦБ по кредитованию коммерческих банков и экономики. Действительно, политика ЦБ в этой части чрезвычайно жесткая. Коммерческие банки практически не рефинансируются через ЦБ, но не надо забывать, что за прошедшие годы мягкой денежной политики - 1992, 1993 и 1994 гг. - экономика накопила значительный запас ликвидности и вплоть до сентября этого года денежное предложение правительством практически не регулировалось.

На самом деле экономика производила столько денег, сколько ей было нужно, особенно если говорить о наличны деньгах. Если мы возьмем осень этого года, то увидим, что рост денежной массы резко сократился. Например, в сентябре он составил менее 2%. Что это? Результат регулирования каких-то параметров правительством? Нет. На самом деле это результат того, что в эти месяцы больше наличных денег экономика не хотела. Единственным регулируемым параметром были минимальные резервные требования коммерческих банков.

В 1995 г. вся денежно-кредитная и бюджетная политика в общем, на мой взгляд, соответствовала потребностям реального сектора. В том смысле, что, как показал 1994 год, накачка денег через бюджет не влияет серьезным образом на динамику реального сектора. Но это только первые шаги, поскольку макроэкономическая стабилизация это не некая самостоятельная задача, которая решается в отрыве от всех остальных задач. Правительство в 1995 г. продемонстрировало способность управлять расходами, причем, достаточно эффективно, и в тех объемах, как запланировано. Однако, этого мало. Ведь изменения расходов бюджета это не номинальная величина, оторванная от жизни.

На самом деле, сегодня для успешного продолжения данной политики нужны срочные меры в налого-бюджетной сфере. А.Б.Чубайс говорил о том, что во втором полугодии 1995 г. приняты некоторые меры, направленные на повышение налоговых поступлений бюджета, которые не столь высоки, как это вытекает из налоговых ставок. Налоговый пресс по фактическим поступлениям составляет порядка 36% ВВП. Несмотря на все шаги правительства, которые предпринимались во втором полугодии, ситуация с поступлением налогов в бюджет никоим образом не улучшилась. И если не будет серьезных изменений в налоговой сфере, то в 1996 г. может наступить бюджетный кризис.

Кроме того, необходима серьезная реорганизация отраслей бюджетного сектора. Нельзя сокращать расходы на оборону до 3% ВВП, ничего не меняя в военно-промышленном комплексе. Реорганизация государственного и бюджетного сектора это то, что сейчас крайне необходимо для дальнейшего движения к макроэкономической стабилизации.

С.АЛЕКСАШЕНКО
заместитель директора экспертного института РСПП (в настоящее время за-меститель председателя Центрального Банка России)

Какие уроки мы можем вынести из всего, что произошло в последние годы, не уроки для истории экономического развития, это не интересно, а уроки, которые помогли бы нам в будущем.

Мне кажется, что самый главный урок состоит в том, что экономическая политика должна быть последовательной и последовательным должно быть движение вперед. Любые остановки, любые передышки, желание пожить чуть-чуть на успехах вчерашнего дня - бесперспективны.

У нас в России, по крайней мере, нет кардинальных проблем, которые необходимо было бы срочно решать, таких, как либерализация цен в 1992 году, но есть десятки, тысячи мелких проблем, которые необходимо решать каждый день. И каждый день нужно двигаться немного вперед. Как велосипедист, который едет в гору: если велосипедист едет по ровной дороге, он может не крутить педали, тем более, когда он едет с горы. Если же вы едете в гору, вы обязательно должны крутить педали. Любые остановки, желание передохнуть приведет к тому, что вы будете падать, останавливаться, замедлять темпы движения вперед. Мне кажется, это одна из наиболее важных проблем - последовательность в движении.

Второе - это роль государства. Здесь, выступающий до меня А.Илларионов, хорошо сказал, что государство должно быть сильным и эффективным. Но я не согласен с его тезисом о том, что государство должно быть дешевым, потому что есть двойная трактовка этого слова. С одной стороны, чем меньше тратит государство, тем лучше. С этим можно согласиться, хотя есть ограничения, о которых говорил Егор Гайдар, что нельзя сокращать государственные расходы без каких-то серьезных структурных реформ. С другой стороны, у нас понятие “дешевое государство” трактуется как дешевый чиновник. Собственно говоря, мы можем сказать, что у нас действительно дешевое государство, потому что зарплаты платятся мизерные, ни один человек не в состоянии прожить на эту зарплату. А, с другой стороны, деньги тратяться большие. Куда они тратятся - совершенно непонятно.

Вторая проблема - это роль государственных высказываний и тех сигналов, которые подает государство, правительство рынку. Я с ужасом слушал сегодня слова А.Б.Чубайса, что мы покажем этому рынку ГКО, что там такая высокая доходность. Не дай Бог, где-нибудь это публично прозвучит. Кажется, что наши собственные ошибки нас ничему нее учат. В начале этого года Чубайс А.Б. и его заместитель C.Васильев сказали, что ГКО это такая же пирамида, как и МММ. Мне кажется, что люди не понимают откуда они свою зарплату получают. Они же государственные чиновники. Они за счет этих самых денег поучают свою зарплату.

Сейчас у нас так получилось, что все приватизационные аукционы сосредоточены в одно время. Понятно, что банки, которые участвуют в них, должны деньги изымать из ликвидных активов, ликвидная форма - это ГКО. Понятно, что будет какой-то переток денег с рынка ГКО в те же самые доходы от приватизации, которыми мы так хвастаемся. Но тут же выступает ЦБ и говорит: “те банки, которые это сделают, мы накажем, мы им лицензию не дадим, чтобы они работали за границей”. То есть государство само ставит такие условия. Плюс к этому Минфин одновременно с рядом банков заключает, что называется сепаратное кредитное соглашение, под доходность, которая выше, чем на рынке ГКО. Конечно, банки тут же уходят с рынка ГКО - ЦБ вливает огромное количество денег. И эта неустойчивость финансовой системы в результате хаотических действий государства, несогласованности, еще больше дестабилизирует ситуацию.

Я с ужасом жду того мифического притока иностранного капитала, который к нам в Россию грянет после президентских выборов независимо от их результата, когда к нам повалится куча долларов, которые ЦБ должен будет обменивать на рубли. И вырастет ли в России к этому времени спрос на деньги, компенсирующий этот приток, - уверенно сказать нельзя. Слишком много времени потеряно. Это и есть тот урок, который Россия должна извлечь накануне выборов.

Многие уже говорили о человеческом факторе и что население устает и прекращает терпеть. Наше население уже просто не верит правительству вообще. Не то, что оно устало, а произошло разделение населения и государства. Население живет своими законами, а государство своими. А.Б.Чубайс говорит, что инфляция снижается, ну, по крайней мере, не растет, а население всю осень покупает доллары в огромных объемах, примерно соответствующих осени 1994 г., накануне и после “черного вторника”. Как это объяснить, кроме как неверием государству, неверием в устойчивость экономической политики, неверием в устойчивость политической системы. Население, когда ему 4 года обещают одно и то же и 4 года оно этого не получает, население начинает считать, что это просто невозможно выполнить.

Последние 2 момента, которые я хотел бы отметить как наши уроки. Первое - мы должны признать, что оценки пятилетней давности, когда мы обсуждали потенциальную поддержку Западом российских реформ, оказались заведомо преувеличенными. По крайней мере в отношении крупных государств: России, Украины и Белоруссии. 10 млрд.долл, полученных нами от МВФ, конечно, деньги большие, но за 4 года они погоды для России не делают. Кроме того, российские предприятия попали в условия очень жесткой конкуренции на мировых рынках. К сожалению, поведение западных держав по отношению к России не всегда адекватно нашей тяжелой ситуации. Антидемпинговые процедуры и в Европе, и в США, количественные ограничения на российский экспорт не связаны с нарушениями какого-либо законодательства российскими предприятиями, просто прямое ограничение конкурентов. Это то, с чем нам предстоит сталкиваться и дальше. К этому надо быть готовыми и никто нам никаких поблажек на нашу недоразвитость, на нашу структурную перестройку давать не будет. То есть нам нужно свое место на мировом рынке прогрызать зубами и сражаться с очень сильными и жесткими конкурентами.

А.ВЕРНИКОВ
советник исполнительного директора МВФ от России

Я хотел бы продолжить разговор об уроках пяти лет трансформации, исходя из опыта стран, которые уже добились успехов в преобразованиях. Хотелось бы повторить один момент, касающийся темпов проведения макростабилизации. Быстрая макростабилизация - это не самоцель и происходит она не потому, что к власти приходят молодые амбициозные люди, которые хотят все сделать очень быстро и войти в историю, а просто из-за того, что есть два объективных фактора. Во-первых, невозможно найти страны, которые бы стабилизировали свои финансы как-то постепенно, согласно какому-то плану, растянутому на несколько лет. Как правило, успешная стабилизация была быстрой. Во-вторых, политический аспект проведения этих преобразований таков, что критическую массу реформ нужно создать в достаточно короткий срок, поскольку чем сильнее этот срок растягивается, тем больше шансов на отступления, на то, что лоббистские группы сумеют реорганизоваться и усилить свое давление. Короче говоря, кредит доверия, который получают реформаторские правительства, надо использовать максимально и в достаточно короткие сроки. Таков урок общий.

Теперь о более частных уроках. Теоретики обычно выделяют две модели проведения макроэкономической стабилизации: во-первых, когда правительство опирается на фиксированный обменный курс национальной валюты, и, во-вторых, когда не фиксируют обменный курс, а каким-то образом регулируют денежную массу. Однако практика показала, что это противопоставление достаточно искусственно, потому что практически ни одна страна не смогла провести стабилизацию при свободно плавающем курсе. Даже в тех случаях, когда курс не фиксировался, когда правительство вроде бы заявляло, что оно ориентируется на денежные агрегаты, тем не менее в той или иной форме обменный курс играл роль якоря. В качестве примера можно упомянуть Латвию.

Таким образом, поскольку экономики только начинают монетизироваться, оценки денежных агрегатов еще очень ненадежны, прогнозировать скорость обращения денег крайне сложно. Поэтому единственно надежным рычагом регулирования остается все же обменный курс валюты.

Нельзя однозначно утверждать, какой именно режим обменного курса предпочтительней: то ли плавающий, то ли фиксированный. Во-первых, для каждой страны может быть хорошо и то, и другое решение; во-вторых, на каждом этапе хорошо свое решение, т.е. в какой-то момент может быть и нужно зафиксировать обменный курс, но потом сразу надо думать, а как из этого фиксированного курса выходить, что часто оказывается гораздо сложнее, чем поддержание плавающего курса, а выходить рано или поздно все равно приходится.

Практически все страны, проводящие макростабилизацию и переходящие к рынку, столкнулись с реальным укреплением курса своей национальной валюты. Причем очень интересно, что вопреки традиционным взглядам, это укрепление курса сопровождалось улучшением платежного баланса, бумом экспортных отраслей и целым рядом других явлений. Этому есть соответствующие объяснения. Во-первых, начальный уровень обменного курса был очень низким, т.е., как правило, на первом этапе преобразований все национальные валюты оказывались очень сильно недооцененными, и разрыв между паритетом покупательной способности и номинальным курсом был колоссальным. Этот разрыв имеет свойство довольно быстро сокращаться. Сокращается он в первую очередь, конечно, по товарам, имеющим хождение во внешней торговле, но не только. Например, в Москве проезд в городском транспорте стоит уже 20 с лишним центов, что, конечно, не так-то много, но, с другой стороны, значительный разрыв сильно сократился. Литр бензина в Москве еще дешевле, чем в Швейцарии, но уже дороже, чем в Вашингтоне, т.е. разрыв сокращается.

Правда, зарплаты хотя и растут в долларовом выражении (причем после первых же шагов по стабилизации, они растут довольно заметно), но все равно отстают достаточно сильно. Среди стран, осуществляющих переход к рынку, наиболее “дорогими” можно считать Венгрию и Чехию, и теперь уже Польшу, где средний уровень зарплаты составляет 300 долларов. В России к маю 1995 года средняя зарплата была на уровне 88 долларов в месяц, на Украине - 48, в Закавказье - порядка 10 долларов и даже меньше.

Практически все страны, которые провели стабилизацию успешно, столкнулись с довольно мощным притоком иностранного капитала, вызванного тем, что на их внутренних рынках установились очень высокие реальные процентные ставки. Капитал, который пришел по этим каналам, как правило, был относительно краткосрочным, во многих случаях спекулятивным, тем не менее этот приток произошел.

Международный валютный фонд в большинстве случаев рекомендует странам гибко реагировать на такую ситуацию, т.е. предусматривать даже повышение номинального обменного курса национальной валюты. На практике ни одна страна по этому пути не пошла. Все страны даже в условиях мощного притока капитала вцепились в номинальные курсы своей валюты и занимались выкупом излишков с внутреннего валютного рынка. В большинстве случаев это привело к усложнению собственных же антиинфляционных задач, к разбуханию валютных резервов, а в наших условиях нельзя говорить о том, что чем больше резервов, тем лучше. На самом деле резервов надо иметь какое-то необходимое количество, но не слишком много.

Короче говоря, никто не отреагировал адекватным образом на эту ситуацию. Предлоги для этого были самые разные. Все говорили о том, что нельзя погубить едва начавшийся подъем в экспортных отраслях. Естественно, было давление экспортеров, начались разговоры, что экспорт становится уже невыгодным. Какая-то доля истины в этом, конечно, есть, хотя, на мой взгляд, в России, где большую часть экспорта составляет сырье, эффективность экспорта остается высокой. Поэтому говорить о том, что экспортеры уже уперлись в рубеж эффективности немножко преждевременно. Уперлись те, у кого производство неэффективно. Я совершенно не убежден, что мы должны при проведении валютной политики ориентироваться, скажем, на отсталые неконкурентоспособные предприятия, у которых высокие издержки и т.д. В самом деле, почему мы должны ориентироваться на то, что завод ВАЗ должен продавать за границей плохие дорогие автомобили? Не может продавать - это и есть реальная оценка его конкурентоспособности. Конечно же, я упрощаю - все значительно сложнее, но все же тенденция к укреплению национальных валют вполне объективна. И я думаю, что во всяком случае в России она не привела и не приведет в ближайшее время к каким-то разрушительным последствиям.

Если смотреть в будущее, то очевидно, что финансовая стабилизация - не самоцель, а лишь средство для возобновления экономического роста на новой основе. К сожалению, надо констатировать, что практически везде макростабилизация сочеталась со спадом производства.

На 1996 год есть осторожные прогнозы возможного возобновления роста ВВП. В этой связи нужно понять два вопроса. Первое. Все ли правильно было сделано во время макроэкономической стабилизации с точки зрения перспектив экономического роста. И второй вопрос, который, наверное, больше всего не Россию интересует, а уже более продвинутые страны, как сделать начавшийся экономический рост устойчивым.

Вернусь все-таки к первому вопросу. Один из выступающих говорил о том, что есть прямая связь между фискальной стабилизацией и экономическим ростом. К сожалению, исследования, проведенные на опыте развивающихся стран, не подтверждают эту точку зрения, нет линейной зависимости. Если даже она есть, ее трудно установить даже по развитым рыночным экономикам. Например, для Франции и США на 1995 год прогнозировались практически одинаковые темпы роста ВВП, при этом во Франции дефицит госбюджета составлял -5,2%, а в Соединенных Штатах - всего лишь -1,9%, т.е. даже здесь нет линейной зависимости. Есть очень много факторов, которые имеют значение. Нельзя однозначно утверждать, что каждый процент сокращения дефицита бюджета приведет к какому-то проценту дополнительного экономического роста. Но вместе с тем, твердо можно утверждать, что сохранение высокого дефицита бюджета будет препятствовать экономическому росту. Проведенные исследования показали и то, что далеко не во всех случаях тот путь, по которому мы обычно идем - сокращение бюджетных расходов по всем статьям, - является оптимальным.

В силу ряда причин невозможно было фискальную консолидацию проводить методом увеличения доходов, особенно на этапе падения производства, но даже в урезании расходов надо действовать очень осторожно. Смотрите, что получается: нам нужно снижать дефицит бюджета, с этим согласны все. Снижаются административные расходы, снижаются капиталовложения, снижаются ассигнования на социальную, культурную сферу и т.д. В результате мы получаем слабый госаппарат, который деморализован низкими зарплатами. Срезая бюджетные капиталовложения по всем статьям, мы недофинансируем инфраструктуру, и через год могут начать падать линии электропередач, участятся аварии на транспорте, в энергетике, водоснабжении и т.д. Является ли это той обстановкой, которая привлечет иностранный капитал? Думаю, что нет. Понятно, что надо проводить фискальную консолидацию. Но, вместе с тем, оказывается, что разные бюджетные статьи по-разному влияют на перспективы экономического роста. И урезав все, можно лишиться этих перспектив даже в таких отраслях, как образование и наука. Ведь мы всегда считали, что наша привлекательность для притока иностранного капитала состоит в том, что у нас квалифицированная, но дешевая рабочая сила. Если мы перестаем инвестировать в эту сферу, и качество рабочей силы резко снижается, тогда я не знаю, какими преимуществами можно будет привлекать иностранный капитал.

Несколько слов о процентных ставках. Действительно, установились очень высокие реальные процентные ставки во всех странах, проведших стабилизацию. И здесь наблюдалась интересная закономерность, о которой можно довольно уверено говорить: порядок процентных ставок выше там, где рынок меньше верит в твердость политики, т.е. высокими реальными процентными ставками правительство расплачивается за слабость собственной политики, за противоречивость, за шарахание, за уступки, за отсрочки в проведении каких-то мер и т.д.

Еще один вывод предложу вашему вниманию. На мой взгляд, не существует прямой связи между темпами приватизации и скоростью и масштабами возобновления экономического роста. Я могу привести примеры, когда экономический рост возобновлялся в странах, которые отнюдь не являлись лидерами в проведении так называемой приватизации. Особенно с учетом того, что приватизация часто проводится формально, т.е. разгосударствление производится, но собственность от этого не становится частной. И в нашем случае это особенно верно, потому что иногда погоня за цифрами приватизации напоминает конец 20-х - начало 30-х годов, когда шло победоносное шествие колхозного строя и процент коллективизации определял все. На самом деле за возобновлением экономического роста стоят совершенно другие процессы, и я не вижу прямой связи с темпами разгосударствления, хотя долгосрочном плане какие-то закономерности могут возникнуть.

И, наконец, я скажу, что перед странами, более продвинувшимися в проведении стабилизации, стоят совершенно другие проблемы, но даже те страны, которые преуспели в проведении макростабилизации, не должны идти на соблазн стимулирования экономического роста бюджетными методами. Делать это рано. Рынки пока недостаточно верят им, и любые соскальзывания в бюджетной области могут привести к тому, что инфляционные ожидания резко повысятся. Это происходит даже в развитых рыночных экономиках, а уж что говорить о нас, где опыт стабильности совсем короткий.

Р.ЕВСТИГНЕЕВ
заместитель директора Института международных экономических и политиче-ских исследований РАН

Хочу продолжить метафору С.Алексашенко: нам надо не только постоянно, не останавливаясь, крутить педалями, но и думать о прокладывании нового, более удобного маршрута реформы. Цепочка “стабилизация - либерализация - приватиза-ция - рыночная инфраструктура” уже сыграла свою историческую роль, дав импульс рыночным отношениям в России. Произошла либерализация цен и торговли. Стабилизация не стала по ряду причин одномоментным актом, борьба с инфляцией превратилась в рутинное занятие правительства и парламента. Идея массовой приватизации незаметно испарилась. Бурный передел собственности ведет к поляризации доходов, социальной напряженности и снятию с повестки для (временно? навсегда?) проблемы формирования среднего класса. Что же делать дальше: ждать, пока закончится передел и все постепенно уляжется? Или государству активно вмешаться в трансформационные процессы? У меня нет ни малейших сомнений сегодня в том, что в экономике достаточно четко обозначилась новая четырехзвенная цепочка: предприниматели-финансовый капитал-государство-производительный капитал. Ставшее опасным для экономической безопасности страны свертывание производства поставило во весь рост проблему повышения роли государства в налаживании рыночной инфраструктуры: в реструктуризации цивилизованными методами промышленных предприятий и банков, коренном изменении бюджетных процедур, перестройке налоговой системы, реформе системы социального обеспечения (прежде всего - пенсионной системы, как это успешно проделала например, Венгрия).

Только перечисленные институциональные изменения в состоянии в сегодняшних условиях скрепить распадающиеся воспроизводственные структуры. Только по институциональным изменениям, ведущим к интенсификации и восстановлению динамики производства, следует судить об успешности реформ, а отнюдь не по неуверенным улучшениям благосостояния, зависящим на этой стадии прежде всего от преходящих инфляционных вливаний.

Настоятельная потребность в повышении роли государства начинает однако все чаще интерпретироваться прежде всего как максимизация бюджетных доходов с последующим возобновлением централизованной аллокации ресурсов. Важно не соскользнуть в эту последовательность, а сосредоточить усилия на развитии сферы собственно производительного капитала. В центре внимания либерального крыла тоже, как известно, находятся проблемы бюджета, но в данном случае - как главного средства стабилизации. Здесь нас подстерегает уже другая опасность - социальная, тоже чреватая затуханием реформы. Таким образом, две полярно противоположные позиции, парадоксальным образом сомкнувшиеся вокруг бюджетных проблем, оказались на данный момент тупиковыми. Поэтому надо выходить за рамки бюджетных споров, обратившись к проблемам, отражающим интересы финансового и производительного капиталов.

Пока попытки сблизить эти интересы шли по англосаксонскому пути, на котором структура корпоративного управления и производства определяется главным образом рынком. Такая модель соответствовала первому этапу реформы, хотя действовала на этом этапе во многом формально. Сейчас со всей очевидностью пришло время если не заменить эту модель германо-японской, предполагающей привлечение банков в качестве инвесторов, то, по крайней мере, как-то совместить обе эти модели. В этом, как мне представляется, должен состоять сегодня главный пафос экономической трансформации.

М.АФАНАСЬЕВ
первый заместитель руководителя РЦЭР при Правительстве РФ, ответственный секретарь комиссии по неплатежам Правительства РФ

Серьезным вопросом переходной экономики продолжает оставаться проблема состояния расчетов и платежей в народном хозяйстве России. Поэтому целесообразно дать краткий обзор текущего состояния этой проблемы по отраслям и по видам неплатежей и сделать некоторые выводы.

Последние данные показывают, что проблема погашения просроченной кредиторской задолженности в России отнюдь не решена, она составляет сейчас 244 трлн.руб., что в дефлированных ценах на 1 января1994 г. означает возвращение к уровню годовой давности. Фактически за последнии 2 года была описана выпуклая дуга и произошел возврат практически к тому же результату, что 2 года назад. Это достаточно неплохой результат, но проблема не исчерпала саму себя.

Рост неплатежей идет не во всех агрегированных отраслях, а только в двух - промышленность и транспорт. В сельском хозяйстве и строительстве ситуация более стабильная. В сельском хозяйстве неплатежи не растут, а в строительстве даже сокращаются. В промышленности ситуация выглядит следующим образом. Наиболее сложная ситуация складывается в нефте- и газодобыче, в машиностроении и в электроэнергетике. Это связано, прежде всего, с проблемой недостатка деятельности предприятия по изысканию ресурсов для пополнения оборотных средств.

Сложная ситуация наблюдается в трубопроводном транспорте. Если в общей структуре транспорта трубопроводный транспорт занимает в обьеме перевозок только 22,3%, то в сфере просроченной кредиторской задолженности он занимает 73%, т.е. фактически в 4 раза больше, чем реально производит. Для сравнения автомобильный транспорт, наиболее развитый в России, осуществляет 41% перевозок, а просроченная задолженность у него всего 6% в общей структуре просроченной кредиторской задолженности.

Трубопроводный транспорт, прежде всего, газопроводный, представляет собой отрасль с наиболее агрессивно растущими неплатежами. В настоящее время в народном хозяйстве России имеется незначительный, на 0,5% в месяц, прирост общей просроченной кредиторской задолженности. Этим обязаны исключительно трубопроводному транспорту.

Все неплатежи делятся на 6 видов, это неплатежи поставщикам, по выдаче средств на потребление, в бюджет, по кредитам банков, и неплатежи по займам небанковских институтов, неплатежи во внебюджетные фонды. Неплатежи поставщикам являются собственно "классическими" неплатежами. Они уверенно сокращаются, и с января 1994 года по декабрь 1995 года они в общей структуре неплатежей упали уже на 21%. Неплатежи по выдаче средств на потребление (т.е. по заработной плате) в течение 2 лет были стабильны, но последние 4 месяца наблюдается их активный рост. По кредитам банков ситуация не изменилась, они были в районе 4,5% в общей структуре неплатежей на протяжении последних 2 лет, так и колеблются на этом уровне.

Ситуация постепенно ухудшается с неплатежами во внебюджетные фонды. С 8% почти 2 года назад они доросли до 21,4%. За лето 1995 г. неплатежи в Пенсионный фонд, фонд социальной защиты и фонд занятости выросли в 2,5 раза. Большая проблема стоит с неплатежами в бюджет, с 15% в общей структуре, они уже доросли до 25%. Это составляет наибольшую озабоченность.

Основным неплательщиком в федеральный бюджет является ТЭК, а также предприятия металлургии, автомобильной промышленности и железнодорожного транспорта. С ними сейчас индивидуально работает Оперативная комиссия Правительства Российской Федерации по совершенствованию системы платежей и расчетов. Впервые за последние практически 2 года, пусть на 0,5%, но в общей структуре неплатежей доля неплатежей в бюджет сократилась. Однако общая недоимка в федеральный бюджет на 1 января 1996 г. составила 30,01 трлн.руб. Причем наибольший рост поступлений в бюджет наблюдается в сфере НДС и налога на прибыль.

В России 2 млн. 400 тысяч юридических лиц - налогоплательщиков. Из этого числа каждый шестой является недоимщиком. У 42 предприятий недоимка составляет более 100 млрд. рублей. Это около 40% неплатежей в бюджет. Еще 450 предприятий покрывают 20% всей недоимки, а оставшиеся 40% распылены по огромному числу неплательщиков. В 1995 г. Арбитражные суды признали банкротами только 500 предприятий.

Для примера, чтобы понять, что значит "не платят налоги", возьмем крупного неплательщика - это АО "Нижневартовскнефтегаз". Его долги в бюджет составляют 1,5 трлн.руб. В 1995 году АО перечислило из своих обязательных налоговых платежей в бюджет только 16%, мотивируя это тем, что у предприятия нет денег. После того, как Оперативная комиссия была вынуждена провести анализ баланса этого предприятия, отчета о прибылях и убытках. Было сделано заключение о выдающейся финансовой некомпетентности руководства этого предприятия, где работают 42 тыс. человек со всеми дочерними организациями, и имеется 131 банковский счет.

Выяснилось, что у "Нижневартовскнефтегаза" только 14% оборотных средств задействовано непосредственно в процессе производства. Остальные средства отвлечены от процесса производства и использованы на строительство офисов, санатория в Ялте, конгресс в Монте-Карло директоров и т.д. Всего более 30 млн.долларов. С этим предприятием была проведена работа по реструктуризации долгов. Это предприятие Правительство Российской Федерации обязало заплатить до конца 1995 года 750 млрд.руб. и 530 млрд.руб. этим предприятием было фактически уплачено.

Теперь несколько теоретических выводов, обьясняющих вышесказанное.

Первый вывод: сокращение номинальной денежной массы в конечном счете ведет к сокращению неплатежей, прежде всего, неплатежей поставщикам за счет роста реальной стоимости денег. Оживление промышленного производства также благоприятно отражается на снижении уровня просроченной задолженности.

Второй вывод: за 4 года экономической реформы пройден путь от экономики неплатежей поставщикам к экономике неплатежей государству. 1995 год стал годом реального отделения предприятий от государства. Патерналистская модель, которая существовала, как сплав между государством и предприятиями, именно в 1995 г. была окончательно разрушена. Предприятия больше не верят в то, что государство сможет и будет их спасать. Это выразилось в отказе от уплаты налогов государству. Еще в 1993 г. имела место ситуация конесенсуса интересов государства и предприятия, т.е. государство давало привилегированные кредиты, а за это предприятие платило государству налоги. Это был своеобразный контракт и одновременно мистификация экономической реформы. Когда государство прекратило давать кредиты и льготы, в частности весной 1995 года, предприятия очень "обиделись" на государство и теперь пытаются ему "отомстить", не платя налоги.

Третий вывод: все виды неплатежей вызваны комплексом взаимосвязанных причин, в число которых входят следующие:

• остающиеся высокими темпы инфляции и связанные с ними обесценение оборотного капитала предприятий, высокие риски производственной деятельности, отток денежных ресурсов из реального сектора в финансовый;
• отсутствие системы финансирования в форме банковского или коммерческого кредита не только капитальных вложений, но и текущей деятельности предприятий;
• неразвитость финансовых рынков (в первую очередь рынка долгов) и используемых финансовых инструментов;
• очевидная недостаточность действий государства в тех областях, где его вмешательство необходимо (законотворчество, установление эффективной системы налогообложения, принуждение дебиторов к исполнению взятых на себя обязательств, в том числе обязательств по выплате заработной платы и т.д.);
• отсутствие достаточных стимулов для руководства предприятий к эффективному финансовому управлению предприятиями в условиях размытых отношений собственности.

Заключительный вывод: государство должно быть в России небольшим, но те функции, которые являются имманентно присущими государству, должны выполняться не только жестко, но и жестоко, прежде всего,речь идет о сборе налогов.

М.ДМИТРИЕВ
заместитель директора Института экономического анализа

Я свое короткое сообщение хотел бы посвятить комментарию относительно того, каковы сегодня практические пути в России по демонтажу того государства благосостояния, о котором на протяжении этой конференции шла достаточно оживленная дискуссия. После того, как были устранены основные субсидии промышленности в федеральном бюджете и целевые централизованные кредиты Центрального банка, на протяжении последних трех лет крупным нетронутым финансовым куском государства благосостояния, который мог бы быть действительно реформирован и сокращен, остается именно социальная сфера. Социальные расходы в совокупности, включая субсидии, составляют примерно половину всех государственных расходов из бюджетных и внебюджетных источников. Ни один другой вид государственных расходов по объему возможных сокращений не сопоставим с социальной сферой. С другой стороны, чисто практически далеко не все элементы социальных расходов одинаково поддаются изменению, сокращению или просто реорганизации.

Что касается конкретных видов этих расходов, то, с одной стороны, существуют весьма заметные и по-прежнему уникальные возможности для реорганизации отдельных направлений и, с другой стороны, по некоторым направлениям вряд ли в обозримой перспективе практически удастся что-нибудь сделать. Я кратко перечислю возможности, которые существуют, исходя из нашего сегодняшнего представления о политических, финансовых и экономико-правовых ограничениях на реформы в этих секторах.

Наиболее значительный прогресс сокращения доли государства, по-видимому, может быть достигнут в сфере социальных дотаций. Эти дотации на 80-90% сосредоточены в региональных бюджетах, и их совокупный объем приближается к 6% ВВП. Основная часть этих дотаций (4,5% ВВП) - это субсидии на жилищно-коммунальное хозяйство. И с точки зрения ликвидации этих субсидий Россия существенно отстала от большинства восточноевропейских стран, даже некоторых стран бывшего СССР. В принципе, нормальная процедура сокращения субсидий и приведение расходов на жилье и коммунальные услуги в соответствие с их реальными ценами позволила бы сократить государственные расходы в среднесрочной перспективе примерно на 3-4% ВВП. Это, пожалуй, наиболее простой и политически неизбежный шаг в направлении сокращения расходов российского бюджета.

Второе направление - это разного рода социальные пособия и выплаты из бюджета и внебюджетных фондов, которые включают службу занятости, расходы на социальное страхование и разного рода социальные пособия нуждающимся категориям. Здесь ситуация поддается довольно быстрому реформированию и с политической точки зрения, и с точки зрения значительности резервов и неэффективности, которые в этом секторе существуют. Теоретически, они могут быть сокращены на 25-30%, но одновременно при сокращении этих расходов и усилении их адресности с целью повышения эффективности придется существенно увеличить затраты, связанные с компенсациями роста цен на жилье и коммунальные услуги для наиболее малообеспеченных категорий населения. Расходы по этому направлению могут быть оценены на уровне как минимум 1% ВВП. И они на практике существенно превысят всю экономию, которую можно получить за счет повышения эффективности остальных социальных выплат.

Другая проблема, которая связана с этим блоком, состоит в том, что фонд занятости и его расходы, очевидно, будут довольно быстро расти и достигнут вместо 0,6% ВВП, как это было в среднем за последние 3 года, 1,5-2% ВВП в среднесрочной перспективе.

Таким образом, возможности сокращения государственных расходов по этому направлению тоже не слишком перспективны. В целом эта область, хотя и поддается довольно радикальному реформированию с точки зрения эффективности структуры, но скорее комплексная реформа социальной сферы приведет к существенному нарастанию расходов в этой области.

Что касается пенсий, здесь ситуация еще сложнее, чем в социальной сфере, хотя в отличие от предыдущих направлений социальных реформ она не совсем безнадежна. Во-первых, пенсии - это довольно дорогой блок, это 5-6% ВВП, он сопоставим по размерам только с дотациями на товары и услуги населению. Во-вторых, совершенно очевидно, - и в этом плане ситуация в России, пожалуй, более благоприятна для реформы, чем в других странах, - что российская пенсионная система гораздо быстрее развивается в направлении финансового банкротства, чем многие системы восточноевропейских стран. И кризис этой пенсионной системы подстегивает обсуждение проблемы перехода к системе обязательного накопительного или инвестиционного пенсионного страхования.

Проблемы, которые здесь, безусловно, будут, связаны прежде всего с крайне настороженным отношением населения к любым инвестициям на рынке ценных бумаг и к финансовым операциям из-за недоверия к этим рынкам и их недостаточной развитости. Реальная проблема, с которой мы сталкиваемся сейчас, - это ожесточенное сопротивление министерства социальной защиты и пенсионного фонда, причем не в силу практических, а в силу концептуальных интересов.

Еще одна неизбежная проблема - это огромные финансовые затраты, связанные с необходимостью финансирования перехода к инвестиционной схеме обязательного пенсионного обеспечения. Эти затраты могут быть оценены приблизительно в 3, а может быть и в 4% ВВП, и их покрытие невозможно без радикального сокращения текущих пенсионных обязательств, что неизбежно болезненно, и мобилизации других источников финансирования расходов на пенсионные цели. В долгосрочной перспективе пенсионные расходы могут быть сокращены как минимум в два раза по сравнению с существующим уровнем при переходе к обязательной инвестиционной системе пенсионного страхования. Но при этом в краткосрочной перспективе реформа этого сектора, безусловно, потребует существенных расходов, с которыми по политическим и финансовым причинам российское государство, возможно, не сможет иметь дело в ближайшие два или три года.

Ситуация в российском здравоохранении, с одной стороны, проще, а с другой стороны, гораздо более инерционна. Дело в том, что по уровню расходов на здравоохранение Россия, хотя и несколько превосходит страны, сопоставимые с ней по уровню ВВП на душу населения, тем не менее эти расходы остаются вполне умеренными, чуть более 4% ВВП.

Задача реформы здравоохранения в среднесрочной перспективе состоит в том, чтобы контролировать общественные расходы на эти цели, не допуская значительного их роста. Осуществить это вполне возможно в рамках существующего законодательства в области здравоохранения, но только при условии введения эффективных механизмов регулирования его реализации, которые на сегодня отсутствуют.

Л.ГОРДОН
главный научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений РАН

Мои замечания - это попытки показать, как итоги десяти лет реформы, рассматриваемые здесь преимущественно с экономической точки зрения, выглядят с позиции историка и социолога. Должен сказать, что при таком взгляде появляется множество сомнений.

Начать я хочу, впрочем, с того, что кажется мне несомненным: за эти 10 лет, в том числе за последние 5 лет, действительно, сделан гигантский шаг, и люди, чьими руками, мозгами, мужеством все это делалось, конечно, заслуживают всяческого признания. Однако выясняется, что чем дальше заходит процесс реформ, тем больше возникает сложностей. Мне кажется, что основная сложность, особенно при экономическом анализе, заключается в понимании ограниченности собственно экономического подхода. Бесспорно, выяснилось, что непосредственные причины инфляции в России те же, что и в других странах, и механизмы в технико-экономическом смысле работают так же, но мне кажется, что подлинные экономические перемены наступают тогда, когда они становятся социально-экономическими и культурно-экономическими, когда они входят в культуру. И вот здесь есть гигантские трудности, возможно, нами недооцененные.

Я не думаю, что дело в каких-то тысячелетних особенностях России, по-моему этих особенностей не больше, чем в различиях между Германией, Испанией, Швецией, Японией. По-моему, дело все-таки в культурных переменах, произошедших за предшествующие несколько десятилетий. И только когда эти перемены будут преодолены, только тогда по-настоящему заработают экономические механизмы, даже если они совершенны. Я думаю, что эта проблема особенно сложна в России. Разница между 20, 50 и 70-75 годами государственного социализма - это с моей точки зрения некоторые качественные различия. Около 1950-го года, когда произошли социальные перемены в центральных европейских странах, в Китае, людям, живущим там тогда было 20-25 лет, и они выросли в рыночной или полурыночной культуре. Этим людям в 1990 году было что-то около 60 или больше 60, и они составляли от четверти до трети населения соответствующих стран. Они оказались живыми носителями, трансляторами рыночной культуры в самом широком смысле слова. В этом смысле ситуация в подобных странах как бы напоминала ситуацию перехода к НЭПу, когда в России достаточно было изменить организационные вещи, а социально-культурные факторы были готовы. В советских республиках, за исключением Прибалтики и Молдавии, 20 лет оказались до некоторой степени решающими. В нашей стране живыми носителями рыночной культуры являются те, кто родился в 1900-1910 годах. Их было в 1990 году 1,5%. Если я правильно подсчитал, большинство из них никакой активности проявить не могло. Наши шестидесятники, наши носители перемен - это люди, у которых не было и нет живого опыта жизни в этой культуре. Отсюда, по-моему, не следует, что перемены невозможны, но отсюда следует, что они требуют изменений, связанных со сменой поколений. Время культурных перемен измеряется поколениями, тогда как время инвестиций и реорганизаций - годами.

Это видно по результатам обследований поколения, которому сейчас в России меньше 30 лет. Оно не имеет старого рыночного опыта, но оно, по счастью, не имеет непосредственного живого опыта жизни и ценностей социалистических. Если через 15-20 лет это поколение станет преобладающим, тогда необратимыми станут и перемены. Вопрос: как пережить эти 15-20 лет?

Господство госсоциалистической культуры, госсоциалистических ценностей в социальной массовой психологии большинства населения проявляется, например, в том, как удается приспособиться населению к меняющейся ситуации. Я в 1992 году уже с восторгом кричал о том, что вся надежда в том, что уже появились 10-20% людей, которые не боятся перемен, к ним приспосабливаются. Увы, дальнейшее развитие показало, что это процесс нелинейный: это цифра доросла примерно до 30%, т.е., грубо говоря, до трети населения, которое не боится перемен, дальше процесс застопорился, видимо, до тех пор, пока не сменится поколение.

Отсутствие необходимых перемен сказывается и в поведении элиты. То, что директора продолжают во многих случаях поставлять неоплаченную продукцию - факт, который вы знаете гораздо лучше меня. Это не глупость, а неизбежный механизм социальной традиции. И он не исчезнет в год или в два.

Некоторые обследования показывают поразительные вещи. Например, когдавы спрашиваете людей о материальном положении в их семье, то примерно 30-40% их них отвечают, что положение плохое или очень плохое, причем тут даже свойственно некоторое преувеличение. Когда тех же самых людей спрашивают о том, каково экономическое положение в вашем городе, то плохим его находят уже 50%; 70-80% людей говорят, что очень плохое положение в России.

8% людей говорят, что наше положение очень плохое, 35% говорят - положение таково, что его терпеть больше нельзя. Это ощущение катастрофизма связано не только с собственным положением, а с ощущением непривычности, необычности, невключенности людей в новую ситуацию. Я думаю, что отсюда могут быть сделаны некоторые практические выводы, заключающиеся в том, что приходится все-таки учитывать в качестве жестких оба ограничения: чисто экономически необходимо сокращать инфляцию, но необходимо считаться и с социальным обеспечением людей.

И еще мне кажется один необычайной важности практический вывод отсюда следует. Перекормленность советского интеллигента пропагандой, идеологией ведет к тому, что нельзя осуществить успешно перемены, не пытаясь каким-то сознательным образом вмешиваться в культурно-идеологическую сферу.

Представитель МВФ говорил о необходимости пропаганды, информации об успехах. Это очень важно, но дело, конечно, к этому не сводится. Тут гораздо более важна сложная и тонкая область изменения ценностей, изменения культурного фундамента. И я думаю, что тут и роль государства, и роль общественности необычайно велики.

С.МАРКОВ
старший научный сотрудник Фонда Карнеги

Одним из важных факторов, который отличает процесс трансформации в России от процесса трансформации в других странах Центральной и Восточной Европы, является, в частности, роль национализма. Дело в том, что коммунистическая система стран Центральной и Восточной Европы во многом была результатом оккупационного режима. Поэтому национально-освободительные революции оказались прочно укоренены в национализме, который пришел в эти восточноевропейские страны, и, во-первых, послужил своеобразным аналогом идеологии модернизации, а во-вторых, позволил укрепиться государственности в этих новых странах. Тем самым реформы получили какую-то опору для своего осуществления.

Ничего подобного не было в России. В России национализм оказался чрезвычайно слабым, и в этом смысле он не способствовал формированию государственности и не способствовал опять же сплочению общества, не мог выполнить роль этой идеологии модернизации. Сейчас национализм появляется у нас, но в том то и дело, что он не появился раньше и не послужил идеологической основой для проведения реформ в направлении либерализации экономики и общественно-политической жизни. Как уже здесь упоминалось, в какой-то мере советская страна представляла собой совокупность офисов. Однако были и структуры, которые выполняли роль навязывания государственной воли обществу. С коллапсом Советского Союза и КПСС такие структуры во многом исчезли. В результате реформы в России начались в крайне неблагоприятных условиях: отсутствовала идеология модернизации, которая сплачивала общество и ориентировала его на какие-то цели, несколько более высокие, чем просто зарабатывание денег.

Во-вторых, отсутствовала новая некоммунистическая элита, которая уже успела сложиться в ряде центральных и восточноевропейских стран.

В-третьих, и это самое главное, как мне кажется, - произошел распад государственности. В результате государство в России является не актером, способным к определенным действиям, не субъектом, оно является скорее некоторым пространством, в рамках которого действуют многочисленные другие субъекты, ставящие свои цели и производящие некую деятельность по достижению этих целей. Поэтому государство не может навязать обществу выполнение законов.

Кроме того, государство не справляется с ролью субъекта трансформации. Отсюда возникает, кстати, образ реформ не как планомерно организованного процесса, а как хаотического, совершенно неуправляемого процесса. Есть правительство, есть еще какие-то местные структуры, но нет государства как выражения некоторого единства политической воли граждан.

В результате мы видим, что на первый план в России вышла как раз задача восстановления государственности. И недовольство населения прежде всего связано с этими. Если посмотреть на данные опросов общественного мнения, - кто бы голосовал за коммунистов, ЛДПР, - то несмотря на то, что КПРФ считается классической партией бедных, среди богатых групп населения и среди бедных примерно один и тот же процент населения голосовал бы за КПРФ и ЛДПР. Это как раз отражает тот факт, что главной задачей, которую ставят представители этих партий, является даже не столько изменение экономической политики, сколько восстановление государственности.

С выдвижением на первый план этой задачи и возникли многочисленные политические группировки, акцентирующие на ней внимание. К двум названным выше партиям надо добавить, конечно, Конгресс русских общин и движение Бориса Федорова “Вперед, Россия”. С этим, кстати, связан и уход либеральных политических сил, традиционно концентрирующихся на либерально-экономической политике, на обочину политического процесса. Они вовремя не смогли понять, что изменилась постановка задачи с точки зрения большинства населения. Даже очень хорошие концепции либерализации экономики, проведение других экономических реформ проходят мимо избирателя.

Мне кажется, что возникающие настроения о необходимости установления какой-то диктатуры, необходимости “железной руки” как раз и являются своеобразной искаженной формой требования возвращения государственных институтов, способных защитить рядового гражданина, защитить бизнесмена. Государственность возникла в процессе развития человеческой цивилизации и является одной из форм организации жизни людей.

Еще раз повторю, что проблема восстановления государственности вышла сейчас на первый план, и политические силы либеральной ориентации никогда не смогут добиться успеха, если они не поймут, что изменилась постановка основного вопроса для населения.

С.ПАВЛЕНКО
руководитель РЦЭР при Правительстве РФ, заместитель председателя комиссии по экономической реформе Правительства РФ

Специфика современного периода в России - формирование государства, основным элементом которого является система согласований. Это не что-то принципиально новое - система согласований существовала всегда. В современных российских условиях основным субъектом системы согласований, то есть субъектом, оперирующим в пространстве взаимодействий с государством и согласовывающим с государством свои интересы, являются крупные корпорации. Их число не превышает 250-300, но они достаточно велики для того, чтобы их замечала власть, и достаточно мощны для того, чтобы оказывать на эту власть воздействие.

Эти корпорации принимают на себя несколько специфических функций. В первую очередь, они приняли на себя функцию манифестации интересов социальной группы (“предприниматели”, “отечественные производители”, “национальный капитал” и т.п.), более того - национальных интересов. Соответственно, они приняли на себя функцию разработки и формулирования целей социально-экономического развития не только отдельных отраслей, но и страны в целом. Они оказывают согласованное (в большинстве случаев достаточно цивилизованное, в некоторых случаях нецивилизованное) воздействие на государство и на систему управления. Все это нуждается в углубленном анализе, однако ряд вопросов может быть поставлен:

1. В какой мере мы можем говорить о корпорациях как об агентах рынка? Или иначе - в какой степени административный рынок сейчас стал частью так нызываемого нормального рынка? Этот вопрос влияет не только на политические или концептуальные выводы, но и на решение других, вполне операционных вопросов, например, должны ли бюджеты крупных корпораций при анализе макроэкономических тенденций включаться в государственный бюджет?

Соответственно возникает в некотором смысле новый разворот темы неплатежей, в том числе и темы налогов. Государство самому себе налогов не платит. Если эти корпорации - часть государства, если они осознают себя частью этого государства и несут, кстати, определенные издержки по поддержанию этого государства, то с какой стати вы спрашиваете о них еще и налоги?

2. Насколько стабильны корпорации как элементы социально- экономической, социально-политической системы или, грубо говоря, существующего режима? Насколько в целом стабильность этого режима зависит от стабильности этих корпораций? Уже упоминалось, что либерализация внешнеэкономической деятельности, внешней торговли является одним из ключевых элементов переходного периода, определяет темпы перехода. Было сказано также, что необходим приток инвестиций в любую экономику переходного периода.

России, как впрочем и другим странам с переходными экономиками, после кризиса развивающихся рынков (я имею в виду мексиканский кризис), необходимо предпринять сверхординарные усилия чтобы привлечь иностранных инвесторов. Российские крупные корпорации более, чем любая иная группа могут открыто проартикулировать вопрос - так ли это необходимо? Особенно если сопоставить внутренние издержки этого процесса и будущее весьма и весьма неопределенной перспективы притока иностранного капитала. Фактически само возникновение этого вопроса (“стоит ли прилагать сверхординарные усилия для привлечения иностранного капитала, для создания для этого институциональных условий”) - эта база не для сохранения статус-кво, а для новой националистической динамики. При этом пока совершенно неясно, какова новая модель особого русского пути, или национальной модели капитализма.

Возникновение “государства взаимодействия” так или иначе ставит вопрос о редифиниции роли государства в России. Безусловно, на административных рынках государственные структуры являются не более, чем равноправными субъектами взаимодействия со своими партнерами. Они не имеют практически никаких преимуществ, либо за ними не признаются преимущества. Однако сближение административных и нормальных рынков ставит под вопрос роль государственных структур как арбитров взаимодействия. Мы видим, что в целом частный бизнес требует от государства быть государством-арбитром - не потому, что так принято, а потому что в данном историческом периоде издержки частного бизнеса от неподтвержденности сделок превысили (и частный бизнес уже осознал это), его прибыли от отсутствия регулирующей роли государства как арбитра. Я напомню, что в 1991, 1992 и даже в 1993 году ни один бизнесмен в здравом разумении не требовал расширения роли государства, потому что издержки отсутствия государства как арбитра компенсировались различиями во внутренних и мировых ценах, возможностью быстрой и дешевой приватизации, целым рядом других преимуществ первого этапа переходного периода.

Мы можем констатировать, что Россия попала в так называемую (типичную или нетипичную - тут можно спорить) “ловушку стабилизационного периода”, которую начинают называть особым российским путем: государство согласования позволяет сохранять стабильность на уровне, необходимом для минимально возможных инвестиций, которые просто поддерживают экономику в том состоянии, в котором она еще существует, однако этим блокируется переход в иное состояние. Блокируется переход государства в роль арбитра, и следовательно, блокируются возможности для притока иностранных инвестиций и для расширения внутренних инвестиций. Естественно, стабильность государства согласования или, скажем так, системы согласования интересов государства и корпораций небезусловна. Более того, по моим ожиданиям, именно 1996 год станет в этом смысле критическим - если принять во внимание неизбежность бюджетного кризиса во втором квартале 1996 года и может быть в III квартале и высокий политический риск, возникающий в связи с сочетанием послевыборного и предвыборного периодов.

Поэтому, конечно же, государство может попытаться поставить корпорации под свой контроль. Это достаточно рискованное мероприятие, и в общем непонятно, чем оно может закончиться. Поэтому существование объективных предпосылок по ликвидации системы особых отношений между государством и корпорациями внушает не столько либеральный оптимизм, сколько гражданскую тревогу относительно возможности государства и общества заменить исчезающие связи и исчезающие функции по поддержке общественной стабильности новыми, более позитивными для экономического роста.