год 2010-й - более 30.000.000 обращений

В "Советской России" 19 октября в статье "Дорога наверх" Г.Элевтеров (имя для нас совершенно новое) поделился в преддверии VII съезда КПРФ мыслями о том, "как, используя заделы социализма и демократии, построить у нас социал-демократическую республику труда".

Подлинный пафос статьи - страстное желание автора приучить читателя, сделать его терпимым к термину "социал-демократия", а тем самым санкционировать возврат партии в ее доленинское состояние.

Российская социал-демократическая рабочая партия была формально основана на Минском съезде в марте 1898 года. Со Второго съезда (Брюссель-Лондон, июль-август 1903) она разделилась на две фракции - большинства (ленинцы) и меньшинства (Мартов, Плеханов и др.), а с Шестой конференции (Прага, январь 1912) - и на две партии - РСДРП(б) и РСДРП(м).

Две социал-демократические партии России - большевистская и меньшевистская - сформировались еще до октября 1917 года как партия социальной революции и партия социальных реформ. Поэтому меньшевики, участвовавшие во II Всероссийском съезде Советов, не поддержали решение большинства делегатов о взятии власти Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и ушли со съезда. Их мечтания, связанные с созывом буржуазно-демократического Учредительного собрания (январь 1918), и вовсе увели их на другую сторону баррикад, толкнули в холодные объятия Белого движения. Революционные социал-демократы (большевики), - исходя из того, что в начале Первой мировой войны "большинство официальных социал-демократов изменили, предали социализм... и перешли на сторону своих правительств" (как правило, империалистических), - назвали себя, по предложению Ленина, коммунистами. С тех пор не появилось весомых обстоятельств, требующих переименования "назад". Не секрет, с чьей легкой руки в 90-х годах пошла в ход байка, что лимит на революции Россия исчерпала. Если брать всерьез это утопическое предположение (ибо лимитировать наперед ни революции, ни эволюцию не властен не только очередной генсек, но и сам Господь), то, конечно, надо начать величать себя по-иному. Но как? Исходя из российского опыта, меньшевиками? Или же если учесть еще и увлечение "государственным (при буржуазном-то государстве!) патриотизмом", то национал-меньшевиками? Или же просто социал-демократами, памятуя, однако, о том, что именно социал-демократические правительства в Европе только что лихо отбомбили братскую нам Сербию?..

Г.Элевтеров замечательно смотрится, когда пишет, что ленинский социализм - "это душа нашего трудового народа, а КПРФ и коммунистически мыслящие люди есть воля и голос этой души, главная политическая сила современной России и гарантия ее возрождения". Но следующие за этим слова вызывают лишь удивление и пожимание плеч. "Коммунисты, - по мнению автора, - решающий компонент не марионеточного и зависимого, а подлинного социал-демократического государства". Как говорят в народе: "Станция Березай! Кому надо - вылезай!" Кому пригрезилось и в каких габаритах и красках это "подлинное социал-демократическое государство" (заметим: не партия!), неясно. Нашим трудящимся соотечественникам достаточно было бы в согласии с учением Ленина государства социалистического. Но раз добавляется еще одно словечко, значит, в этом для кого-то есть какой-то смысл.

Выше мы отметили манеру Г.Элевтерова рассуждать "как-то мимо реальной истории". Приведем примеры. Автор, очевидно, находится в плену установленного у нас в результате буржуазно-бюрократической контрреволюции 1985-1993 годов общественного строя и его иллюзий о самом себе. "Наша олигархия, - утверждает он (просим извинить за длинную цитату. - Авт.), - это не крупная буржуазия капиталистических стран. Это явно не форды, не эдисоны, не карнеги, не нобели и макнамары. Социальная триада - мошенник + бандит + шпион - это еще не собственник, и называть этих людей "крупными бизнесменами" нелепо и даже комично. Они - недолговечная социально-политическая оппозиция всякому отходу от курса ельцинского режима. На них обвинение в экономических, уголовных и государственных преступлениях. Это не класс крупной буржуазии. Это выскочки и пришельцы, а их экономическая деятельность - метастазы криминала в экономическом организме государства".

Что у нас "нет" буржуазии, а есть только воришки, что государство в России "не буржуазно" и в стране не существует диктатуры капитала, - об этом мы слышали много раз. Причем слышали не от самих буржуев, а от думцев, в том числе видных деятелей КПРФ. В некоторых влиятельных левопатриотических кругах витает странное представление о якобы неклассовом (чуть ли не "общенародном") характере ельцинской государственности. Нам кажется, проповедующие сие деятели неплохо сознают, что лукавят, но сохраняют при этом каменное лицо. Аналогичным образом распространяется миф о якобы непорочности крупного бизнеса и несовместимости его с жульничеством. Тем самым намечается довольно сомнительное направление борьбы за честных (из пробирки) российских капиталистов, каковыми те не могут быть по самому характеру своих занятий, против экономического криминала. Культивируется надежда на нравственного отечественного предпринимателя, на чистенький "государственный капитализм". Ссылаются при этом на Ленина, одновременно совершенно "забывая" про социально-политические "мелочи" 20-х годов: рабоче-крестьянский тип государства и владение им такими "командными высотами", как общенародная индустрия, банки, внешняя торговля, печать, армия и т.п. Есть ли хоть намек в ваших рассуждениях, уважаемые коллеги, на то, чтобы к этим "высотам" (бездумно уступив их тем, кого вы сейчас честите как "криминал") хотя бы подползти?..

Г.Элевтеров располагает к себе, обещая исходить "из наших исторических реальностей". Но как он это делает? "Поскольку реформы Ельцина не привели к конструктивным социально-экономическим результатам, - читаем мы с нарастающим удивлением, - у нас так и осталась социалистическая экономика, изуродованная, разворованная, обескровленная изъятием оборотных средств, но та же самая (курсив наш. - Авт.), которая была 10 лет назад".

Это замечательное по своему несоответствию действительности, по своей полной неосновательности заявление нет необходимости опровергать. Но задержаться на некоторых "деталях" все-таки надо.

Сначала о "реформах Ельцина". Очевидно, это не были реформы в точном значении слова, то есть улучшающие перемены в существующей общественной системе. Это были "деформы", или совокупность мер по уродованию и демонтажу данной (советской социалистической) системы, по восстановлению дооктябрьских "устоев" - от частной собственности на землю, свободы рук плутократии до монархоподобного президентства. Ельцинский "конструктив" по замыслу и по исполнению являл собой антикоммунистический деструктив, вовсе не озабоченный состоянием и независимостью государства, уровнем жизни народа. Сейчас, когда показная "борьба" с привилегиями и двойное "освобождение" в результате облета статуи Свободы ушли в область преданий, голая правда ельцинизма смотрится как удавшийся антиконституционный обман, подкрепленный танковыми доводами. Трезвые аналитики еще до главного "подвига" Бориса Второго 4 октября 1993 года не ожидали от него никакого конструктива, и это подтвердилось сторицей.

Что касается "сохранения" социалистической экономики со всеми ее потерями, "той же самой", как и десятилетие назад, то это со стороны автора необъяснимый самообман, а с точки зрения взыскательного читателя - очевидная, очень грубая ложь.

Нельзя не согласиться с Г.Элевтеровым, когда он пишет о неудачах ельцинистов с насаждением фермерства и акционерных обществ, других составляющих "рыночной экономики", оказавшихся нежизнеспособными. Но почему он столь же ясным языком не говорит об организованной хозяйственной разрухе, деиндустриализации страны, а тем самым и общем обрушении уровня техники, технологии и организации производства. Где эта "та же самая" экономика, если полностью уничтожены секторы функционирования социалистической (общенародной или кооперативной) собственности, если государственная (уже не социалистическая) собственность составляет менее 10 процентов, а 3/4 оборота приходится на долю посреднического (не производительного, по определению паразитарного), торгово - банковского капитала?

Совершенно не соответствует действительности утверждение автора: "Осталась та же социальная структура нашего общества". Такой вывод, на наш взгляд, мог сделать только прикованный к своему телескопу звездочет.

Если в начале 80-х годов советские обществоведы констатировали доминирующую тенденцию стирания классовых различий между основными массивами трудящихся - рабочими и крестьянами, при отсутствии статистически фиксированных капиталистических элементов, то в течение 90-х годов и классовые различия, и воскрешаемые антагонизмы, наоборот, разрослись с неведомой скоростью и размахом. Общее число занятых в экономике сократилось на 12 миллионов человек; такие отрасли, как промышленность, строительство и наука потеряли около 40 процентов своего кадрового состава. Советское общество 60 лет не знало такого социального зла, как массовая безработица. Теперь в "той же самой", по мнению Г.Элевтерова, социальной структуре появился новый "бриллиант" в виде 9 миллионов "официальных" безработных. Одновременно на 3,4 миллиона стало больше торгашей и на 1 миллион - чиновников.

Если в советское время в "той же самой" социальной структуре доходы 10 процентов населения наиболее обеспеченных относились к доходам 10 процентов наименее обеспеченных как 5 к 1, то в настоящее время это выглядит официально как 20:1 (в Москве 60:1), а по данным экспертов - как 100:1. "Получка" тех, кого, по Г.Элевтерову, "нелепо и даже комично" называть "крупными бизнесменами" (а это около двух процентов населения), в тысячи раз выше средней заработной платы. Вы можете без устали утешать трудящихся россказнями о плохости, неприживаемости в народе и недолговечности этих элементов, но серьезный рабочий ответит вам словами Гамлета: "Пока травка вырастет, лошадка сдохнет". И добавит: "Ты лучше мне скажи, что делать надо". И, наверное, будет прав.

Лакировка нынешней рыночной разрухи под разоренный, но все же "социализм", как и принижение, опасная недооценка нашего классового противника, формируют извращенное и беспомощное сознание. Они свидетельствуют как о стремлении избегать четкого классового анализа (а без него любая политика обречена в лучшем случае на "хвостизм"), так и о размытости, тестообразности применяемой "социалистической" терминологии.

О чем говорит желание Г.Элевтерова "скрестить" (это называется по-ученому "синтез") ленинский социализм с ельцинской "демократией"?

Мягко говоря, о том, что оба понятия употребляются здесь в значительном удалении от их подлинного смысла. К сожалению, в КПРФ фактически не обращаются к ленинской трактовке социализма как первой фазы коммунизма, как общественной системы, обеспечивающей:

• единство труда и собственности на средства производства;
• экономическую и политическую власть трудящихся;
• трудовой, общественный контроль над производством, распределением и управлением.

• что Ленин считал НЭП не моделью социализма на неопределенное время ("всерьез и надолго, но, конечно, ...не навсегда"), а всего лишь "эпизодом" (подобно Брестскому миру) перехода к нему;
• что Ленин рассматривал НЭП лишь как временное отступление социалистических элементов с тем, чтобы потом (обеспечив экономический подъем путем оживления частной торговли и применения организационных принципов госкапитализма) "разбежаться и сильнее прыгнуть вперед";
• что Ленин объявил конец отступления через год после введения НЭПа (март 1921), уже на XI съезде партии (март 1922) и поставил задачу: "Разведка сделана; начало положено... Если отступление кончено, в чем задача", чтобы сохранить перспективу.

Сторонники "НЭПа 90-х годов" упрекают своих оппонентов в том, что они хотят "всего и сразу", но это нечестный прием. Ни один из грамотных марксистов-ленинцев не требует, - особенно при нынешней возвратной и очень болезненной многоукладности - немедленных национализации и социализации. Но четкое представление о дальнейших реалистических шагах (вроде тех, которые были намечены Лениным перед Октябрем в статье "Грозящая катастрофа и как с ней бороться") партия иметь должна. По сути, как официальные, в КПРФ фигурировали серьезные программные разработки таких крупных организаторов социалистического производства, как Г.В.Костин и В.М.Видьманов. Но до сих пор остается тайной, почему они обе, не говоря уже о предложениях РУСО, систематически клались под сукно.

Две платформы Г.А.Зюганова на президентских выборах 1996 и 2000 годов слабо учитывали эти заделы и при внимательном чтении всякий раз оказывались в русле проводимых "реформ". Последняя из них - "экономическая программа Глазьева-Зюганова" - характеризуется Г.Элевтеровым как "современная концепция экономической политики страны, переходящей на путь свободного послереволюционного (из текста не очень ясно, после какой революции. - Авт.) развития многопартийного социал-демократического по сути государства". И с этим согласен Геннадий Андреевич?!

Насколько мало ленинского социализма в "социалистической экономике" и в "социальной структуре нашего общества", по Г.Элевтерову, настолько же мало подлинного демократизма в ельцинской "демократии". Социализм (или же то, что от него осталось) надо соединять не с полупридушенными институтами представительной власти образца 1993 года, а с возрождаемыми народными Советами снизу доверху - от трудовых коллективов и жилых массивов до Верховной власти, первичной по отношению к администрации всех мастей. Предлагаемый же автором несуразный "синтез" ленинизма с ельцинизмом "отнесем пока к мечтам", или лучше о нем забудем.

B 90-х годах левопатриотическими силами проделана масштабная работа по выявлению причин буржуазно-бюрократической контрреволюции в СССР-России. Верно констатируется, что составившие ее перевороты (а это был целый сериал) вызывались не глубинным движением широких народных масс (народ по большей части безмолвствовал), а специфической активностью верхушки. Мощный партийно-государственный аппарат и партийно-хозяйственный актив, огромная управленческая машина (персонально уже состоявшая из лиц, покорных традиции "доверия и послушания", буржуазных перерожденцев и политических невежд) была развернута на все 180о - не на созидание и совершенствование, а на разрушение доверенной ей социалистической общественной системы. Это еще одно российское, на сей раз самоубийственное "чудо", свершившееся в гигантской державе впервые в мире, и оно требует дальнейшего тщательного изучения. Могли бы всевозможные политические грызуны: "народные фронты", "апрели", "мемориалы" и иже с ними - появиться на свет и стать заметными, не будь у них организационной, финансовой и информационной поддержки партийного руководства? А "февральские революции" Ю.Афанасьева?

На них работали все райкомы Москвы. В предисловии к книжке А.Яковлева "Предисловие. Обвал. Послесловие" А.Ципко имел все основания отметить, что к этому моменту ЦК КПСС стал штабом антикоммунизма в стране. "Вожди" перекинулись на сторону противника со всем "золотом партии". Обманутые и обезглавленные партийные массы были предоставлены самим себе.

В связи с этой темой много говорят о предательстве М.С.Горбачева (Г.Элевтеров предпочитает упоминать вместо него Раису Максимовну). Но резонны и суждения о том, что поведение одного "гиганта мысли" (даже сотен, тысяч таковых) не в состоянии привести к социальным сдвигам формационного масштаба. Выходит, железный брусок под компас на корабле был положен раньше, отчего и сработала знаменитая команда: "Курс прежний, ход задний!" Выходит, что на нашего первопроходца работала, причем не менее трех десятилетий, целая гамма факторов.

Один из них (и, на наш взгляд, наиболее существенный) почти не фигурирует в дискуссии. Его упоминание делает рискнувшего на это "начетчиком", "талмудистом", "тоталитаристом" в глазах "общественности". Речь идет всего лишь о ленинской формуле насчет замены товарного производства социалистическим, которую многие "теоретики" не могут ни пересмотреть, ни совместить с практикой НЭПа.

Ставропольские аборигены P.M. и М.С.Горбачевы были ослеплены блеском и разнообразием западных витрин. Сей эффект на более простых объектах приходилось наблюдать сотни и тысячи раз. Но одно дело какой-нибудь кондуктор со станции Сызрань, и другое - "первая леди" страны. Наш сызранец поделится эмоциями с родней и соседями, может быть, ругнет Советскую власть, но не станет навязывать свои соображения окружающим. Что касается Раисы Максимовны, то уже из одного ее мычания формовались кирпичи большой политики. А в итоге вышло, что узкообывательское потребительское восприятие (разумеется, имеющее свое прочное основание в определенной ограниченной области) явилось масштабом, который определяет достоинства и судьбу - ни много, ни мало - целой, причем относительно молодой общественной системы.

Дорога к социализму, говорил Ленин на VII съезде партии, "нам, естественно, представляется прямой, и мы должны ее представлять прямой, чтобы видеть начало, продолжение и конец, - в жизни она никогда прямой не будет, она будет невероятно сложной..." Это замеченное Лениным диалектическое единство простоты (связанное с неуклонным действием объективного закона обобществления труда и производства) и сложности (предопределяемое переменчивой технологической многоуровневостью и собственнической многоукладностью экономики), эта "кривизна прямой" в целом правильно понималась партией до середины 50-х годов. А потом начался сбой. Соблазн эффектных и скорых частных решений увлекал кое-кого "в зигзаги". Совнархозы и ликвидация машинно-тракторных станций привели к деградации производительных сил, особенно сельского хозяйства. Перевод государственного обслуживания колхозов и совхозов с организационно-технической основы на денежную и утверждение прибыли как критерия эффективности промышленного производства и вовсе лишили партию способности "видеть начало, продолжение и конец..." Напутанная прожектерством и непредсказуемостью Хрущева номенклатура устремила свои взоры к сияющему идолу рынка. Академическая интеллигенция постаралась ей подыграть, "научно" узаконивая этот тупик.

В нашей экономической науке десятилетиями шел спор между "товарниками" и "антитоварниками". Первые больше клонили к заимствованию западного опыта, оправдывая это примером НЭПа, вторые выдерживали стратегическую "чистоту". У обоих направлений не было убедительных прикладных исследований, но первые имели то преимущество, что гвоздили, кивая за бугор, всем осточертевший советский дефицит и очереди". Вторые же, имея в своем колчане лишь стрелы классической методологии, не могли отмазаться от упреков в "любви" к "военному коммунизму" и карточной системе.

Главное, ради чего совершалась социалистическая революция, лишь кусочками улавливалось непосредственными участниками через конкретные лозунги. После же того, как первые руководители стали предпочитать более привычное и вроде бы полезное организационное повседневье дальнобойным общим вопросам, доверив это своим карманным писакам, высокий смысл преобразований ушел и от них. Именно поэтому номенклатура не сумела вырваться из цепенящих щупалец коммерческого расчета. Она осталась под неотразимым обаянием товарно-денежных отношений и не выработала (хотя времени было более чем достаточно и предложений немало) реальную - правда, опрокидывающую вверх дном привычные как мир представления об эффективности хозяйства - историческую альтернативу. К этой слепоте добавился корыстный интерес.

Предложенная еще в 40-х годах XIX века научная социал-коммунистическая альтернатива берет за основу экономической и социальной стратегии познание двух главных величин - производительной силы общества и его потребительной силы. Смысл намечаемого таким образом эпохального преобразования состоит в переводе всей хозяйственной практики с рельсов частной коммерческой выгоды, неизбежно плодящей социальное неравенство и социальные раздоры, на рельсы удовлетворения собственно людских нужд и запросов. Призыв Энгельса производить "как люди" предполагал историческую реорганизацию производства для наживы в производство для человека. Объективные предпосылки такой реорганизации в виде планово-централизованного народно-хозяйственного комплекса сложились в Советском Союзе, но ее субъективный фактор сильно отстал. Речь идет, во-первых, о невысоком уровне многих научных рекомендаций, во-вторых, о недостаточной востребованности и поверхностном восприятии таковых теми, кто принимает решения.

И в советские и в горбачевско - ельнинские времена мы миллионы раз слышали формулу "забота о человеке". И произносили ее разные личности - как беззаветные коммунисты, так и бюрократы, озабоченные только благополучной отчетностью; как "демократы" и "правозащитники", так и плутократы, делящие между собой и переделяющие общественное добро. Самого же человека во всей его душевно-телесной конкретности, в живой диалектике только ему принадлежащих способностей и потребностей все время теряли. Элементарная вещь: производство ведется ради удовлетворения потребностей путем применения способностей - оставлялась в глубокой тени. Эффективность способностей измерялась не качеством и достаточностью полезных произведений, продуктов труда, а количеством доставляемых ими денег. Деньги же служили мерой удовлетворения потребностей, мерой, где главной фигурой является их владелец, а не созидатель благ. Из этой рыночной логики "экономическая программа Глазьева-Зюганова" вырваться не позволяет.

Недостаточно быть сторонником социализма или коммунизма вообще, - и это предупреждение Ленина мы принимаем прежде всего на свой счет. Надо уметь найти в каждый особый момент то особое звено цепи, за которое надо всеми силами ухватиться, чтобы удержать всю цепь и подготовить прочно переход к следующему звену, причем порядок звеньев, их форма, их сцепление, их отличие друг от друга в исторической цепи событий не так просты и не так глупы, как в обыкновенной, кузнецом сделанной цепи". Как это положение претворяется в деятельности КПРФ?

1993 год был годом восстановления партии, ее сохранения в сложнейших перипетиях лета и осени, наконец, закрепления ее в постсоветской политической системе путем участия в думских выборах. Именно тогда стала складываться схема поведения партийного руководства. Впечатление относительной новизны возникало потому, что выборы в Думу сменялись выборами президента, выборы президента - выборами губернаторов. Одно время казалось, что "особым звеном" для КПРФ стало образование "красного пояса". Но это соображение вскоре померкло, как потому, что прорекламированная "краснота" почти не светилась, так и потому, что по сути самоцельным, обеспечиваемым избирательными усилиями партактива, оказался корпоративный интерес возобновляемого "вхождения во власть". Мечты о законотворческом наступлении коммунистов в буржуазном парламенте, о блокировании антинародных и антироссийских "реформ", об использовании думской трибуны для распространения современных социалистических идей постепенно испарились. Место приоритета труда заняли рассуждения о "социальном партнерстве", ленинский лозунг спасения рабочего и инженерного пролетариата сменился лозунгом "спасения среднего класса", заботы откровенно сосредоточились на "отечественном товаропроизводителе".

Мы, повторяем, не сторонники "всего и сразу", но хотим осмысленной, с дальним прицелом политики, взвешенно прозревающей "начало, продолжение и конец", насколько это возможно на современном уровне научных знаний. Взять, к примеру, отношение Г.Элевтерова к "нашей десятилетней демократии". Разве позволительно коммунисту, социалисту, просто демократу (без кавычек) игнорировать тот факт, что она утвердилась в результате насильственного свержения системы Советов и отката страны назад? Допустимо ли затирать тот факт, что Советы формировались снизу доверху самими массами трудящихся граждан и представляли собой высшую форму народовластия? И заниматься надо отнюдь не "скрещиванием" чужеродных друг другу форм, чтобы получить очередного нелепого мутанта, а здоровой и плодотворной работой: вновь, как и в 1905-1917 годах, всемерно пробуждать самоуправленческую энергию народных низов, ломать мифы об "элитарной" избранности тех, кто обслуживает интересы олигархов, оживлять в рабочей среде советские рефлексы, выковывать у нее волю к власти.

Без готовности сменить принцип рыночного успеха предпринимателя на принцип творческого самоутверждения личности никакая программа, даже тщательно разработанная, не станет социалистической. "Человек есть мера всех вещей", - говорил современник Перикла, философ Протагор. Но и через тысячи лет мы обнаруживаем, что мерой всех вещей (и, увы, самого человека) продолжают оставаться деньги. По Марксу, теория способна овладеть массами, когда она доводится и доходит до каждого лица, а добивается она этого, "когда становится радикальной". "Быть радикальным, - подчеркивал Маркс, - значит понять вещь в ее корне. Но корнем является для человека сам человек". Без основательного освоения диалектики потребностей и способностей самого человека любая партия, заимствующая в сущности буржуазный, товарно-денежно-фетишистский подход, всегда будет собирать не корешки, а вершки. Та же участь ожидает и "идеологию-коктейль", приготовляемый из "русского коммунизма", консерватизма, патриотизма, либерализма и православия (См.: "Советская Россия", 02.11.2000). Попробуйте-ка сшить из этих лоскутков знамя? И подумайте, кто за ним пойдет...

Мало того что "экономическая программа Глазьева-Зюганова" не выводит КПРФ-НПСР за рамки рыночной модели, она как-то искоса смотрит на динамику производительных сил. Характерный штрих: Ленин непосредственно после гражданской войны поставил вопрос не только о преодолении разрухи и об индустриализации страны, но и о переводе производства и быта на качественно новую энергетическую базу электричества. А какова энергетическая программа у названных товарищей? Сейчас, когда об исчерпаемости традиционных энергоносителей уже в ближайшие десятилетия шумит весь мир, неплохо бы подумать о выходе из положения, к примеру, на базе массового использования ветровой, приливной, термальной, более того - альтернативной энергии. Однако по-настоящему неодолимую тягу коммунистам-патриотам сообщила бы специальная (по примеру ГОЭЛРО) программа солнцефикации народного хозяйства. Все это возможные "особые звенья" для разных периодов предстоящей борьбы, которые партии следует учитывать, если она рассчитывает в дальнейшем вытащить всю цепь.

"Было бы непростительной ошибкой, было бы троцкизмом, - забавно пишет Г.Элевтеров, - если бы мы, следуя идее перманентной революции, в ответ на ельцинскую контрреволюцию стремились ответить революционным реваншем, если бы мы в противовес вчерашнему Ельцину искали бы на завтра нового Сталина. Это бы означало неверие в результаты великой революции в нашей стране и переоценку того, что может контрреволюция".

Итак, употребляя двусмысленный термин "революционный реванш", автор по сути воспроизводит знаменитый тезис: лимит на революции Россия исчерпала. Одновременно припудриваются безобразия контрреволюции. Дескать, куда ей супротив "великой революции", причем явно путаются два плана: действительное всемирно-историческое величие Октября и низменное по замыслу, но огромное по развороту сведение на нет его завоеваний "демократами". К переоценке и преувеличению возможностей ельцинской контрреволюции, коллега Г.Элевтеров, мы не склонны, а вот почему вы приуменьшаете последствия ее варварского реванша, унесшего, как на войне, миллионы человеческих жизней и огромную часть нашего национального богатства, это для нас вопрос.

Очень похоже на то, что, плохо представляя себе развитие идеи перманентной революции и чуть ли не отождествляя Троцкого и Сталина, некоторые наши публицисты начали огульно причислять к "троцкистам" всех революционеров. Какое, однако, заблуждение или притворство? Разве для вас не поучительна пусть уже давняя, но по-своему яркая судьба социал-демократов в Белом движении? Отворачиваться и отмежевываться от революции вы можете сколько угодно, - это ваше право, - но в какой компании вы завтра окажетесь, - это тоже вопрос. Но вопрос, разумеется, не столько для нас, сколько для вас.

Путано-агрессивные наскоки на коммунистов, мыслящих ортодоксально и радикально, демонстрация сусальных образов не связанной ни с историей, ни с жизнью "социал-демократии" - все это выдает попытки прикрыть допущенное растворение великой идеи в парламентской текучке. Это совсем не то занятие, на которое нынче стоит тратить время. Настал момент покаяться перед диалектико-материалистической философией и научным коммунизмом за беззаботно-пренебрежительное отношение к этой вершине светской духовности и взяться, наконец, за создание всеобъемлющей системы, передового политического просвещения, подготовки действительно революционных образованных кадров. Этого давно ждут зрелые партийцы.

Оживляемые перед VII съездом КПРФ разговоры об уводе коммунистов в лагерь социал-демократии - не случайны. Не исключено, что это пробные шары на предмет дальнейшего постепенного сведения на нет коммунистического движения (Ленин называл это ликвидаторством) и перевода классовой борьбы в режим покорного соглашения труда с капиталом. И выбор здесь в общем-то прост. Соглашение труда с капиталом (при нескрываемом последним контроле над финансами, средствами массовой информации и аппаратом государства) означает бессрочное главенство капитала. Мы стоим на другой позиции. Мы выступаем за признание, вполне заслуженное и естественное, желательно - мирное, главенства в обществе труда, за его власть со всеми вытекающими из этого системными переменами. Имя нам - коммунисты. Не отрекаемся.