Тема Чернобыля... Слишком много домыслов и спекуляций возникло недавно вокруг этой проблемы, слишком велико оказалось желание у многих быть «умными задним числом» и не стесняться поучать их, бывших ликвидаторов, как им следовало тогда действовать... Десять лет назад Николаю Рыжкову довелось взять на себя все общее руководство ликвидацией катастрофы на ЧАЭС. Как председатель Совета Министров СССР, он возглавил специальную правительственную комиссию, созданную через несколько часов после аварии — в 11 утра 26 апреля 1986 г. А через пару суток ему поручили руководство оперативной группой Политбюро. Николай Иванович Рыжков вспоминает об этом так: «То, что это масштабная, поистине планетарная авария, невиданная ранее катастрофа на атомной станции — я хорошо понял 26-го к вечеру. Когда мой заместитель Борис Щербина добрался до места, там заработала правительственная комиссия, к нам пошла более четкая, достоверная информация. Уже после первого доклада комиссии мы почувствовали: на страну надвинулось тяжелейшее испытание, придется столкнутся с новыми проблемами, вникать в такие вопросы, с которыми правительство ранее не сталкивалось Если утром еще оставались какие-то сомнения, то к 20 часам вечера стал ясен весь масштаб трагедии. В дальнейшем жизнь подтвердила эти первоначальные оценки.
В то время мы делали все, что было необходимо, выполняли практически все рекомендации ученых. Шаг за шагом, день за днем накапливался опыт. Тут же, на месте, обрабатывалась информация, проводился ее анализ.
В Москве ученые вели обработку данных. Мы следовали их рекомендациям. И даже более того. Я лично занимал в этих вопросах довольно жесткую, «крайнюю» позицию: лучше сделать что-то сверх обычного, чем допустить малейшие недоработки.
Академик В.А.Легасов в своих воспоминаниях (они были опубликованы уже после его смерти) говорил, что он был весьма удовлетворен работой оперативной группы. Она действовала образцово. Вопросы решались спокойно, выдержанно, без истерики. И самое главное, была четкая позиция: надо делать максимально возможное, не пытаться ни в коем случае на чем-то «сэкономить».
Я прилетел в Чернобыль 2 мая, вместе с Е.К.Лигачевым, с руководством республики: Щербицким, Ляшко... Сделали облет, осмотр места аварии. Собрали совещание. И главным вопросом было: что делать с эвакуацией людей. Комиссия и я лично должны были это решить.
Еще в воскресенье из Припяти вывезли население — 40 тысяч человек. Быстро, в течение двух-трех часов. Через несколько дней, когда мы получили данные о заражении местности, была составлена карта. Получилась своего рода «клякса», у которой основной, длинный «хвост» уходил на территорию Белоруссии. Как известно, роза ветров в то время оказалась такой, что больше всего пострадала Гомельская область...
Что делать? Как вывозить? Определять ли зону эвакуации «по кривым» или подстраховаться, не бояться сделать некоторый запас?
Крайняя точка «хвоста» находилась от места аварии на расстоянии 30 километров. Мы провели этим радиусом окружность на карте и сказали: вывозить население из этой зоны! Кое-где были и незараженные участки, однако от «ювелирной точности» мы отказались. Радиация переносится воздухом, ситуация изменяется. В конце концов, если надо, потом вернем людей обратно.
Деревня от деревни — два километра. Ветер подует — и соседей накроет... Конечно, я понимал, что это перестраховка. Некоторые меня спрашивали: зачем это нужно? Говорю: нечего, я принимаю решение — и все. У нас были здесь неограниченные полномочия, и никто не имел права отменить наше решение, — даже политбюро.
Потому что было решено: или мы отвечаем за это полностью, или разбирайте каждый случай на заседании политбюро... Поэтому мы принимали окончательные решения, хотя и прислушивались к советам.
Трудно ли было работать в тех условиях? Наша система, которая тогда была и действовала и которую сейчас критикуют (называют ее «тоталитарной» и т.п.), — она, я считаю, как раз и позволила нам справиться с наиболее острыми проблемами и погасить реакцию. Мобилизовано было все — на помощь Чернобылю.
Когда В.А.Легасов порекомендовал нам гасить реактор песком со свинцом, я тут же позвонил министру цветной металлургии и дал указание: все эшелоны со свинцом немедленно направить по таким-то адресам, куда бы они ни шли. И так — по всему Советскому Союзу. Кстати, сегодня распространено «мнение», что поврежденный реактор лучше было засыпать не свинцом, а, например бором... Мне один товарищ сказал: мол, не надо было свинцом... Я ему ответил: слушай, а где ты был десять лет назад? Взял бы да и поспорил с В.А.Легасовым.
Я же не мог академику В.А.Легасову, который дал нам свои рекомендации, заявить: Валерий Алексеевич, песок будет, а вот свинца я тебе не дам!.. Но я бы тогда нес ответственность перед народом, перед своей совестью. Поэтому всем рекомендациям ученых мы следовали.
Часто спрашивают: почему Легасов добровольно ушел из жизни? Не чувствовал ли он за собой какой-то «вины»? Нет. Я выскажу тут свое личное мнение. На мой взгляд, Легасов, как человек талантливый, творческая личность, был легко ранимым. Это, видимо, естественно: такие таланты всегда отличаются от других людей...
До того я его мало знал, а здесь — судьба свела. Нельзя было не восхищаться этим умным, порядочным человеком, беззаветно преданным делу... Конечно, он нахватал очень много доз радиации. Помню, звонит мне еще в первое после аварии воскресенье: «Николай Иванович, ну хоть немножко успокойтесь — реактор не работает». Спрашиваю: «Откуда вы узнали?» — «А я вплотную на бронетранспортере подъезжал», — он мне отвечает.
Кстати, до сих пор мы не узнали фамилии того лейтенанта, который его туда возил. Они подъехали, посмотрели, и Легасов сделал вывод: реактор не работает, идет просто горение элементов — графита и прочего. Конечно, большие дозы радиации не могли не повлиять на него. Но главное не в этом.
Когда мы уже более-менее стали справляться с ситуацией, создали защитную систему — встал вопрос о награждении людей. На комиссии политбюро приняли два очень принципиальных решения: никого, ни одного из членов оперативной группы и ни одного из заместителей председателя Совмина (они практически все побывали в зоне, кроме Баталина, которого мы не пустили по состоянию здоровья) не награждать ни медалью, ни орденом.
Всех остальных рассматривали. Когда дошли до высших наград, среди названных Героями Соцтруда... Легасова не оказалось. Мы все, члены комиссии, стали спрашивать: где Легасов? Нам говорят: вот, мы тут советовались, есть такое мнение его не включать в список. Ссылались на то, что он заместитель директора Курчатовского института, а реактор — это их конструкция, их проект...
Но когда проектировался реактор Чернобыльской АЭС, Легасова там и близко не было, он работал в другом месте. А потом: ведь он занимался не реакторами, а физико-химическими процессами. Учитывая его огромнейший вклад, мы настаивали на присуждении ему звания Героя Соцтруда.
Последовало наше обращение к М.Горбачеву. Но от него вразумительного ответа мы не полу-чили. И поняли, что кто-то очень сильно работал против Легасова. Тогда мы с Е.Лигачевым и другими членами комиссии жестко высказали свое мнение.
М.Горбачев говорит: мы его потом наградим, пусть пройдет немного времени. Через полгода Легасову исполнилось 50, и министр Славский, в чьем подчинении находился Курчатовский институт, подарил Легасову... юбилейные часы.
Ничего ведь тайного нет. Все стало известно. Легасова уже поздравляли в институте с Героем Соцтруда, и вдруг получают указ Президиума Верховного Совета, а там — «пусто»... Думаю, так оно накладывалось «одно на другое», и в результате Легасов трагически погиб, покончил жизнь самоубийством.
Видимо, еще долго чернобыльская проблема будет в числе первостепенных. Прошло десять лет. Более или менее видна вся ситуация, связанная с Чернобылем. Считаю, наступило время отдать должное тем людям, которые в то время спасли положение.
Все они — военные, ученые, специалисты и «рядовые ликвидаторы» — добровольно шли на риск. Если бы не их подвиг, ситуация сложилась бы намного сложнее, нежели мы имеем сегодня. Положение было бы в десятки раз хуже, чем теперь.
Не дай Бог, если бы мы в то время растерялись, упустили контроль над ситуацией — это могло окончиться еще более страшной катастрофой. И нас бы накрыло, и соседние страны.
Нужно воздать должное ликвидаторам. Причем при всех материальных проблемах решающими остаются моральная поддержка и уважение к людям, прошедшим Чернобыль. Вот что угнетает сегодня всех нас — отсутствие подчас реальных оценок, множество домыслов о том, что произошло тогда...
Нас иногда упрекают в том, что мы «не заглянули на 20 лет вперед». Вы думаете, те люди, которые сегодня занимаются чернобыльской темой, знают что будет через 30 лет? Придет время, накопится новый опыт, появятся новые знания. Надо уважать свою историю.
Справятся ли с проблемой все республики — ныне независимые государства — сами, каждая поодиночке? Сами они, очевидно, не справятся. Надо объединять усилия прежде всего России, Украины и Белоруссии. От мирового сообщества мы ведь не получали ни копейки. А это — мировая проблема. Конечно, ООН следует разработать программу и оказать максимальную финансовую поддержку: построить больницы, дома, реконструировать «саркофаг»... Ведь десять лет назад весь мир был спасен.
|
Власть
