год 2010-й - более 30.000.000 обращений

В структуре российской экономики в последние годы есть серьезные подвижки, но модель роста, которая гарантировала бы динамичное развитие, пока не сложилась

Андрей Рэмович, российская экономика растет, причем темпы этого роста, по мнению и экспертов, и властей, беспрецедентны: то, что казалось невозможным буквально несколько лет назад, стало реальностью. Вы анализируете сухие цифры, поэтому уместно спросить, а что следует считать отправной точкой этого роста: кризис 1998 года или резкий рост цен на нефть в середине 1999-го?

Я бы начал с октября 1998 года. И если брать в качестве условной точки отсчета роста именно эту дату, то достаточно четко просматриваются три волны подъема (сейчас это стало уже общепризнанным). Первая волна подъема продолжалась с октября 1998 года по август 1999 года. Рост был довольно специфический, это был рост на фоне стагнации внутреннего спроса. Последний в современной российской экономике определяется, прежде всего, потребительским спросом. Однако, потребительский спрос в этот период не увеличивался. Не наблюдалось и роста экспорта. Можно сказать, что подъем на 70% определялся импортозамещением, а на 30% - увеличением сырьевых запасов.

В это время, не только экспортно-ориентированные предприятия, но и внутренне-ориентированные, вышли из зоны убыточности. Напомню, что до кризиса 1998 года отечественная промышленность была убыточной, однако уже к середине 1999 года норма прибыли, если считать по сальдированному финансовому результату, достигла 20-24%. И именно эти доходы и стали инвестироваться в запасы.

Итак, мы имели очень энергичный рост запасов, спрос на сырье поддержал сырьевые отрасли, хотя, хочу подчеркнуть, экспорт не увеличивался. Рост в конечных отраслях обеспечивался, главным образом, импортозамещением. Среднесуточные объемы выпуска промышленной продукции возрастали в этот период примерно на 2% в месяц. Это очень высокие темпы, больше такого у нас не наблюдалось.

Первая волна роста была достаточно короткой. Она закончилась в связи с исчерпанием ресурса импортозамещения, а также и потому, что разные отрасли по-разному использовали этот потенциал.

Скажем, легкая промышленность целиком «въехала» в импортозамещение, хорошо сыграла. Пищевая промышленность предпочла повысить цены, то есть сыграть на повышении внутренних цен (кроме пива, производители которого тогда не повысили цены и захватили рынок). Хорошо сработали машиностроители, особенно в области производства оборудования для сырьевых отраслей, металлургии, химии.

Начиная с августа 1999 года, возникла пауза, которая продлилась до ноября. А в декабре началась новая волна роста. Но эта новая волна опиралась уже на совершенно иные факторы.

Первый – это пресловутый инвестиционный бум. Он коснулся главным образом тех предприятий, в основном экспортного сектора, которые во время первой волны роста свои доходы инвестировали в запасы, а во время второй – стали инвестировать в основной капитал.

Второй фактор, который обнаружился сравнительно недавно, это государственные инвестиции. В 2000-м году отмечался значительный рост инвестиций из региональных бюджетов. Если прирост инвестиций в номинальном выражении по крупным и средним предприятиям за счет собственных средств составил 162 млрд. руб., то прирост инвестиций из региональных бюджетов – 94 млрд. руб.

Вы спросите - почему? Примерно в это же время началась нефтяная волна, нефтяной шок. Цены стали расти во втором полугодии 1999 года. И эффект от роста цен уловил не только федеральный бюджет, но и бюджеты субъектов федерации. Это повлекло за собой наращивание инвестиций, прежде всего, в те сектора, которые находились под опекой региональных властей – здравоохранение, образование – то есть, как это раньше называлось, в непроизводственные основные фонды. Это второй фактор, может быть, о нем не стоило так много говорить, но он сыграл свою роль.

Третье. Надо сказать, что довольно уникальной была ситуация для роста потребления. Почему? Потому что с одной стороны рост потребления был естественным – восстановление определенного уровня после значительного провала. В результате кризиса 1998 года были потеряны примерно 30% реальных доходов населения. Это был самый большой провал за всю десятилетнюю историю реформ.

Постепенно доходы стали восстанавливаться. И эти изменения имели свои специфические черты.

Дело в том, что в это время цены производителей росли быстрее, чем цены на потребительском рынке. Образовалась вилка, и в эту вилку вписался как раз рост реальной заработной платы. То есть номинальная заработная плата росла быстрее, чем потребительские цены, но медленнее, чем цены производителей. Тем самым не создавалась нагрузка на издержки, потому что доля зарплаты в ценах производителя не увеличивалась. И при этом заработная плата росла в реальном выражении, что стимулировало потребительский спрос. Это продолжалось весь прошлый год.

Вот эти три причины, три источника, так сказать, и три составные части экономического роста. Они создали довольно мощный стимул. Рост происходил практически во всех отраслях, во всех крупных сегментах экономики.

Экспортно-ориентированный сектор рос беспрецедентно, поскольку получил выигрыш тройной: за счет девальвации рубля, за счет роста мировых цен и за счет того, что оставались стабильными цены естественных монополий, прежде всего, в электроэнергетике.

Потребительские отрасли росли за счет того, что увеличивался потребительский спрос. Это продолжалось примерно до августа 2000-го года.

Начиная с сентября, эта волна роста прекратилась по целому ряду причин, из которых я бы выделил наиболее существенных две.

Во-первых, это постепенное снижение рентабельности предприятий, поскольку инвестиции осуществлялись в основном за счет собственных средств (80% промышленных инвестиций – это собственные средства предприятий). Снижение рентабельности отчасти было связаны со стабилизацией цен на нефть, отчасти с укреплением реального обменного курса рубля и с ростом цен на продукцию естественных монополий. Во-вторых, это возобновление роста импорта, который начал постепенно отвоевывать обратно внутренний рынок, прежде всего, в потребительской сфере.

И в 4-ом квартале 2000 года экономических рост прекратился, даже наметился некоторый спад производства. Начал доминировать пессимизм в оценках дальнейших перспектив.

Итак, наступила пауза, и все с нетерпением ждали, а что будет в 2001 году.

А в 2001 году, как ни странно, снова начался рост. Причем этот рост в основном пришелся на 2-ой квартал.

В первом квартале, надо сказать, было ни то ни се: динамика была положительная, но на фоне тенденций 4-го квартала нельзя было сказать, что идут позитивные процессы, что начался какой-то перелом. Но второй квартал действительно дал хорошие результаты. И, в общем-то, третий квартал тоже, с некоторыми оговорками, конечно.

Надо сказать, что это был очень специфический рост, почти уникальный. Что же росло с точки зрения спроса? Прежде всего, бурными темпами начали увеличиваться продажи непродовольственных товаров, а этого, конечно, никто не ожидал. Никаких следов этой тенденции во втором полугодии 2000-го года не было заметно.

На самом деле, этот мало ожидаемый феномен чувствовался, что называется, на кончиках пальцев. Из разговоров со многими людьми мне лично казалось, что это именно так, хотя объяснить, почему так происходит, я мог только на уровне гипотез.

У меня тоже есть гипотеза, почему это происходило. Во-первых, существуют циклы обновления парка бытовой техники и предметов гардероба. Периоды этих циклов составляют где-то примерно 4-5-6 лет. У нас пик спроса пришелся на 1993-94 годы, когда начали с одной стороны восстанавливаться доходы населения после провала 1992 года, а с другой стороны рынок заполнился товарами. И в это время на фоне всех социальных ужасов и значительного падения реальных доходов, росла обеспеченность населения технически сложными товарами длительного пользования – телевизорами, радиоприемниками, уж про товары легкой промышленности, предметы гардероба и говорить не приходится.

С тех пор прошел пятилетний цикл, где-то в 1999-2000 годах мы должны были обязательно получить рост спроса на непродовольственные товары. Однако на этот цикл наложились события 1998 года. То есть провал реальных доходов сбил эту ожидаемую волну, точнее, он ее отодвинул на год. Поэтому здесь, на мой взгляд, фундаментальная причина состояла в этом, что был некий циклический подъем, связанный с пятилетним циклом. На это наложились и конъюнктурные факторы. Собственно, их два. Один – это то, что цены на непродовольственные товары не росли, хотя некоторые утверждают, что у нас инфляция монетарная. Однако, как раз в самой монетарной части этой инфляции цены на непродовольственные товары, которые наиболее эластичны денежному спросу, не росли в отличие от цен на продовольственные товары, на мясо, плодоовощную продукцию.

Второе – это политика Сбербанка, который, оптимизируя свой портфель, начал проводить политику отрицательных реальных процентных ставок. Это, естественно, сказалось на норме сбережений, которая «подсела» на фоне роста реальных доходов населения на фоне повышения нормы потребления.

На мой взгляд, наложение этих двух причин привело к тому, что почти все первое полугодие наблюдался рост покупок непродовольственных товаров. Стоит кстати, отметить, что в последние три месяца: июнь, июль, август, никаких признаков роста продаж непродовольственных товаров нет.

Но вернемся к источникам роста. Следующий источник – это вторая волна инвестиций. Тут вообще фантастика. Финансовое положение предприятий медленно, но верно ухудшается. И мы имеем месяц от месяца вплоть до конца первого полугодия четкую тенденцию снижения нормы доходов.

Прежде всего, в экспортно-ориентированном блоке отраслей. Если у нас в середине 1999 года была норма дохода в среднем 20-24%, в 2000 году – 18%, то в июне текущего года – всего 10%.

Казалось бы, это должно погасить рост инвестиций. Но нет. Наблюдается инвестиционный всплеск, который, в отличие от спроса на непродовольственные товары, на самом деле до сих пор еще не закончился (в августе была еще одна волна). То есть рост инвестиций продолжался с небольшой заминкой в июле.

Единственное объяснение, которое у меня есть – это то, что сократился отток капитала. Инвестиции зависят не только от доходов, не только от иностранных инвестиций и не только от переливов капитала по каналам всевозможных займов, но и, конечно, от масштабов вывоза капитала.

А здесь мы имеем сокращение. В первом квартале в месяц было где-то около $3 миллиардов чистого вывоза капитала. Сейчас он, по оценкам, меньше миллиарда. Это значительное сокращение. И я думаю, что с макроэконо-мической точки зрения это единственное, что сейчас поддерживает инвестиционный процесс.

Но обращает на себя внимание, что это все слабые источники. Потребительский спрос расти перестал уже 3 месяца, инвестиции растут, но тоже какая-то такая у них довольно шаткая основа. Снижение вывоза капитала могло бы стать таким источником роста, но этот источник крайне неустойчив. И это происходит на фоне снижения доходов предприятий!

Надо сказать, что все было бы ничего, если бы не рост импорта. Мы столкнулись с тем, что, с одной стороны, наша экономика плохо генерирует доходы и конечный спрос, а с другой стороны, она остается неконкурентоспособной. Большинство отраслей, ориентированных на внутренний рынок, не смогли воспользоваться паузой 1999-2000 годов, чтобы модернизироваться, и поэтому весь рост был получен на старых мощностях.

Поэтому сейчас импорт довольно легко возвращается. За первое полугодие мы на фоне 5%-ного роста ВВП имеем рост импорта 20%. То есть четырехкратное превышение по темпам. Ясное дело, что ни одна экономика не может это выдержать. Сейчас, правда, динамика импорта несколько стабилизировалась, но я думаю, что это такая конъюнктурная пауза, после 20% роста следует и остановиться на некоторое время. В этой связи, на мой взгляд, есть очень серьезные структурные подвижки, то есть за этими конъюнктурными волнами стоят значительные изменения в макроструктуре экономики, но модель роста, которая нам более-менее гарантировала бы подъем, пока, как я уже говорил, пока не сложилась.

Модели роста – тема особая. Например, Аркадий Дворкович считает, что в ближайшее время устойчивый рост может быть основан только на инвестиционном спросе, но отнюдь не на потребительском. Другие экономисты, наоборот считают, что должны расти доходы, должен расти потребительский спрос, который оживит производство и побудит его к модернизации и увеличению объемов реализации. В общем-то, это спор застарелый. А совместить эти вещи никак нельзя?

Я должен сказать, что этот спор действительно давнишний. На самом деле, есть три проектных основания, за которыми стоят разные субъекты, которые есть в нашей экономике. Один стандартный проект, который не артикулируется, но, тем не менее, существует - выделение некоего транснационального сектора в нашей экономике, который должен по максимуму интегрироваться в мировое хозяйство. Это один из векторов возможного нашего развития.

Что это означает?

Это означает, что наша экономика распалась на две части: на внутренне-ориентированный сектор и на экспортно-ориентированный сектор. И каждый из этих секторов приобрел черты укладности, то есть они обросли целым спектром институтов, каналов коммуникаций и так далее.

Внешний сектор работал самостоятельно, оброс соответствующими банковскими институтами, работал, вписался в систему. Сначала в рынки вписался, потом в расчеты вписался, потом в потоки капиталов вписался.

Но очень быстро выяснилось, что этот сектор тоже неконкурентоспособен по большому счету. То есть он конкурентоспособен при большом разрыве между паритетом покупательной способности и валютным курсом. Когда экспортеры свои затраты исчисляют на внутреннем рынке по низким ценам, а продают на мировом рынке по дорогим ценам. Как только курс рубля стал укрепляться, а инфляция стала низкой, очень быстро выяснилось, что целая куча кусочков этого благополучного сектора стала «отваливаться». Химия отвалилась, выяснилось, что химики не могут вписаться в новую ситуацию, у металлургов начались проблемы, в черной металлургии, у нефтяников начались проблемы. Единственный, кто гарантированно выживает – это газовики.

Долгое время наша экономика функционировала таким образом: были созданы каналы скрытого субсидирования этого экспортного анклава, экспортного сектора, что «снимало» низкую конкурентоспособность. По сути, шел переток добавленной стоимости через разрыв между курсом и ППС, между внутренними ценами и мировыми, через заниженную зарплату, через заниженные цены на электроэнергию, и еще через целый ряд других ценовых диспропорций. Так вот один из возможных векторов развития состоит в том, что этот сектор будет оставлять у себя экспортную ренту, как теперь ее называют.

Можно этот сектор назвать рыночным?

Я бы сказал, это сектор, производящий продукцию, пользующуюся устойчивым спросом как на внутреннем, так и на мировом рынке. Этому сектору необходимо аккумулировать у себя доходы, получаемые за счет разницы между мировыми и внутренними ценами и в результате заниженных цен на электроэнергию. И эти доходы можно использовать для модернизации. Если он это делает, то становится конкурентоспособным по критериям мирового рынка, он туда вписывается. При этом, предъявляя спрос на продукцию внутренне-ориентированного сектора, но спрос небольшой из-за довольно большого перепада эффективности между тем, что производит внутренний сектор и тем, что требуется для того, чтобы быть конкурентоспособным на мировом рынке. Следовательно, этот сектор, естественно, будет свои потребности удовлетворять в первую очередь за счет импорта.

Таким образом, получается, что экономика разваливается на два анклава, ситуация довольно стандартная, и целый ряд стран, в том числе латиноамериканских, через это проходил.

Второе направление состоит в том, что, как говорит Аркадий Дворкович, экономический рост должен опираться на рост внутреннего спроса, среди которого основной доминантой являются инвестиции. То есть инвестиционно-ориентированный рост. На чем основан это сюжет? Прежде всего на том, что после событий 1998 года в российской экономике образовался огромный неиспользуемый резерв в виде валовых сбережений. У нас сейчас норма валовых сбережений составляет порядка 33-34% ВВП. С точки зрения макроэкономики это значительный инвестиционный ресурс. Мы его используем, но при этом норма инвестиций у нас где-то около 20% ВВП или даже меньше. То есть мы из этого резерва используем меньше 2/3, остальное представляет собой разные способы вывоза капитала (неважно, накопление это золотовалютных резервов или просто вывоз капитала, сальдо по капитальным операциям платежного баланса). Естественно, раз есть такой резерв, его нужно использовать. Его нужно трансформировать во внутренний спрос. Если это происходит, то основным источником роста становится этот самый неиспользуемый запас валовых сбережений.

Дальше логика рассуждений здесь такая: для того, чтобы все это раскрутилось, нужно создать внутри страны нормальный инвестиционный климат, снять административные барьеры, все эти границы, препоны, тогда возникнет потребность в инвестировании и должное превратится в сущее.

В чем здесь основная сложность? Она состоит в том, что для создания импульс экономического роста на основе инвестиций, недостаточно просто их раскручивать, просто наращивать объемы инвестиций. Нужно одновременно решить несколько задач.

Первая задача - должен быть осуществлен некий структурный маневр. Потому что, если мы сохраним ту структуру инвестиций, которая есть сейчас, то есть, инвестировать будем опять же в сырьевые отрасли и в транспорт, то это означает, что мы просто создаем инвестиционные заделы, которые просто продлят лет на пять инерцию нашего сырьевого доминирования. То есть этот инвестиционный бум превратится в своеобразную зону ресурсорасточительства.

Чтобы этого избежать, надо векторы этих инвестиций слегка развернуть и создать каналы движения инвестиций в конечные отрасли. То есть, нужно создать некий канал перетока инвестиций из того сектора, где создаются инвестиционные ресурсы, накопление, доходы, то есть из экспортно-ориентированного сектора во внутренне-ориентированный сектор.

Этих каналов может быть три. Либо это государство, которое через бюджет аккумулирует налоги и перераспределяет их в инвестиции, либо это банковская система и финансовые рынки, либо это вертикально-интегрированные корпорации (то есть организационная форма, когда экспортеры просто внутри своих корпораций создают каналы такого перетока).

Кроме этого нужно решить проблему материального наполнения этих инвестиций. Мы хотим тиражировать устаревшие производственные аппараты, устаревшие технологии? Как ни странно, рынок достаточных мотивов для инновационного обновления не создает. Наша статистика показывает, что доля инноваций в инвестициях составляет менее 5%. То есть в основном инвестиции – это инвестиции в старые технологии. И последнее, что очень важно: нужно, чтобы, начиная с какого-то момента инвестиционный спрос замыкался на отечественном машиностроении. Почему? Потому что если инвестиции замкнутся на импорт, и так будет продолжаться долго, то это означает просто разрыв цепочки производство-доходы-конечный спрос-производство.

У нас производство за счет роста генерирует доходы, эти доходы генерируют инвестиции. Сегодня это означает в значительной степени спрос на импорт. Производство подседает, соответственно подседают доходы и конечный спрос – вся конструкция начинает работать в сжимающимся режиме (мультипликатор меньше единицы), то есть темпы роста начинают постепенно затухать. Для того чтобы этого не происходило, нужно спрос замкнуть на внутреннее производство. А для этого наше машиностроение должно быть конкурентоспособно, прежде всего, инвестиционное машиностроение. В противном случае этот самый инвестиционный спрос будет тиражировать опять же устаревшие технологии.

Поэтому за таким сюжетом, о котором говорил Дворкович, и который зафиксирован во всех крупных правительственных документах, стоит целый комплекс сложных проблем, под которые нужны соответствующие организационные схемы, а их пока нет. Создадим мы эти схемы или не создадим? Если не создадим, тогда получим то, что получим. Если создадим, то тогда возникает некий конструктив. Наконец, третий момент – стимулирование потребительского спроса. Надо сказать, что эта тема с потребительским спросом имеет два аспекта, причем как часто бывает, противоположности сходятся.

Есть точка зрения, которую отчасти разрабатывал Институт народнохозяйственного прогнозирования РАН. Логика здесь примерно такая: поскольку у нас есть большие незагруженные мощности (загрузка мощностей составляет сейчас порядка 50%, за период роста поднялась с 40% до 50%), то можно сейчас создать мощный импульс потребительского спроса, что подтолкнет рост производство на этих незагруженных мощностях, и одновременно появится стимул, чтобы эти мощности обновлять, потому что появится рынок, внутренний спрос. Доходы, которые будут генерировать потребительские отрасли, создадут импульс для роста инвестиций, то есть обновление пойдет, но как некая производная от этого потребительского спроса, с некоторым запаздыванием. Это одна из точек зрения.

Другая точка зрения, ее начал сейчас озвучивать Олег Вьюгин. Мы исчерпали потенциал той модели роста, которая сложилась после дефолта, за счет которой мы росли в 1999-2000 годах, да и отчасти в 2001 году . Теперь нам нужно подстегнуть те положительные тенденции, которые наметились, в частности - это рост потребительского спроса.

Но штука-то в том, что этот рост уже прекратился! Поэтому здесь важны умеренность и сбалансированность. Если мы создаем импульс в росте доходов населения, прежде всего в росте заработной платы, мы создаем одновременно у предпринимателей стимул повышать производительность труда, потому что труд становится дорогим, отсюда – стимул к инвестициям. Мы, таким образом, задействуем инвестиционный спрос, плюс мы должны проводить политику укрепления рубля. (Это с точностью до импорта, импорт остается за скобками) И через повышение цен на услуги естественных монополий нужно изымать ренту у экспортеров и решать проблему инвестиционной нагрузки на экономику, которая может идти со стороны естественных монополий. (Потребительский сектор не энергоемкий, его все эти действия особо не затронут).

Я, честно говоря, не разделяю этих потребительски ориентированных сюжетов по нескольким причинам. И главная из этих причин состоит в том, что наш потребительский сектор очень слаб. Он был и в советское-то время слабоват, а сейчас существуют очень большие сомнения, что потребительский сектор в обозримом будущем может стать таким локомотивом, который может вытянуть экономический рост. Особенно в условиях открытой экономики, если не закрываться от импорта.

Я думаю, что любые попытки стимулировать внутренний спрос приведут к следующему: доходы предприятий просядут, и те инвестиции, которые опираются на самофинансирование, просто исчезнут. Конечно, останется другой канал инвестиций, который активизируется,– это приток капитала. Он отчасти будет балансировать снижение доходов, но только отчасти.

А вот что касается внутреннего спроса, то его покрытие сразу сядет на два типа ограничений. Один тип ограничений – это конкурирующий импорт, а второй – это сельское хозяйство, сырьевая база, которая очень инерционна и не похоже, что оно может быстро отреагировать на такого рода изменения. Поэтому я в принципе сторонник позиции, которую озвучил Дворкович. Думаю, что единственный шанс прорваться сейчас – это действительно сохранять высокую норму накопления и осуществлять послойную модернизацию производства, начиная с экспортного сектора и тех секторов, которые имеют потенциал импортозамещения, которые удерживают рынок.

А вот когда мы модернизируемся, следующий шаг будет связан ростом заработной платы, ростом доходов, и там мы уже должны будем переключиться на потребительский спрос. На инвестициях и инвестиционном спросе далеко не уедешь, но года 3-4 мы должны прожить, на мой взгляд, на инвестиционном спросе. Дело в том, что можно довольно долго рассуждать о преимуществах разных направлений, но все упирается в организационные институциональные структуры.

Каждое из направлений не является однозначно плохим или однозначно хорошим. Его качества определяются тем, можем мы развернуть (мы - я имею в виду страна) организационные механизмы, которые улавливают эффекты и направляют их на реализацию той цели, которая стоит в рамках данного проекта. И если действительно снижение административных барьеров даст стимул к развитию малого и среднего бизнеса, то есть шанс, что будет еще вторая волна роста мелких всяких фирм, которые, кстати говоря, отчасти демпфируют рост безработицы.

Андрей Рэмович, судя по всему, за рост экономики в текущем году власти спокойны. Более того, совсем недавно (правда, до событий в США) президент, а за ним другие ключевые фигуры пересмотрели прогнозы роста в сторону повышения. А что будет в следующем году?

Следующий год, это, действительно, интересно. Официальный прогноз – 4,3%, он не пересматривался. Любой человек, который владеет русской грамотой и калькулятором, может сделать простую вещь: взять прогноз социально-экономического развития Российской Федерации, где есть таблицы динамики и структуры использованного ВВП. Если мы возьмем структуру 2001 года, умножим на темпы, которые здесь приведены, то мы с вами не 4,3 получим, а 3,5%. Это означает, что по доходам и по спросу на следующий год удалось «найти» источников роста только на 3,5%, а не на 4,3.

Далее, обращает на себя внимание, что экспорт растет на 3%, а если мы с вами посмотрим, за счет чего идет этот рост, то обнаружим, что экспорт примерно пополам раскладывается: половина – это рост экспорта нефти, и половина – это рост экспорта черных металлов.

С экспортом черных металлов дело обстоит не совсем просто. В 2001 году экспорт черных металлов сильно просел относительно 2000 года, и теперь Минэкономразвития предполагает, что они в 2002 году снова выйдут на уровень 2000 года, но никаких признаков того, что это произойдет, нет.

Второй источник роста экспорта – это нефть. Реально после периода роста сейчас экспорт нефти стабилизировался (или даже сокращается), достигнув, на мой взгляд, максимума. Экспорт газа скорее всего будет также снижаться. Поэтому предполагать рост экспорта топлива нет никаких видимых оснований. Следовательно, инерционные тренды дают прирост экспорта всего на 1%! Если мы в расчетах заменим 3% экспорта на 1%, то получим не 3,5% роста ВВП, а 2,7%. Исходя из этого никакого основания считать, что внутренний спрос вырастет такими темпами, нет, потому что 2,7% – это далеко не 4%. Доходы растут вместе с ВВП, не может быть таких сильных перекосов. А если все аккуратно посчитать, то остается не 2,7%, а всего лишь около 2,2%.

Можно перевести цифры в риторику?

Это означает, что есть инерционные траектории роста, которые рисуют довольно хорошую картину на следующий год. Есть траектория роста, которая действительно выводит нас где-то примерно на 4% роста ВВП. Но это в случае, если импорт будет расти примерно в меру роста ВВП. Но импорт наверняка будет расти опережающим темпом. В этом году мы имеем 4-кратный опережающий рост, на следующий год Минэкономразвития закладывает двукратный опережающий рост импорта. И такой рост импорта является камнем преткновения всех расчетов, он «забивает» высокую динамику, т.к. его доля достаточно высока. Поэтому в действительности за вот цифрами стоит некая коллизия, которая вырисовывается на следующий год.

На мои рассуждения влияет следующее.

Первое, и это лежит на поверхности, – ситуация на сырьевых рынках. Действительно, если цены на нефть пойдут вниз резко (здесь важно даже не то, насколько они провалятся, и будут ли нефтяники способны или не способны это «переварить»), важно, как экономика отреагирует на это снижение. Наша экономика очень сильно, к сожалению, зависит от экспорта по целому ряду направлений. И с точки зрения спроса, и с точки зрения доходов. Достаточно сказать, что примерно 65% доходов федерального бюджета сейчас формируется за счет внешней торговли, включая платежи из прибыли экспортно-ориентированных предприятий, акцизы на газ, и НДС на импорт. Плюс возможное изменение потоков капитала.

Второе – это рост импорта. Импорт может забить оживление, к сожалению, это реальность. Причем надо иметь в виду еще и то, на что обычно люди не обращают внимания - динамика импорта определяется двумя факторами: оживлением внутреннего спроса и динамикой реального обменного курса. Но вся штука состоит в том, что мы импортируем-то в основном из Европы, и поэтому когда мы смотрим на динамику реального обменного курса рубля по отношению к доллару, это не тот показатель, который характеризует эффективность импорта. Если мы имеем ситуацию, когда ЦБ привязывает курс к доллару, а доллар укрепляется по отношению к евро, это означает, что рубль у нас автоматически укрепляется по отношению к евро. А поскольку импорт идет из Европы, это означает, что создаются дополнительные преференции для роста импорта.

Он становится более конкурентоспособным, то есть привязка рубля к доллару в условиях, когда доллар укрепляется по отношению к евро автоматически стимулирует импорт. Третье, менее тривиальное - это снижение доходов. Сейчас мы имеем совершенно фантастическую ситуацию, почему-то на нее журналисты мало обращают внимание. Например, то, что Газпром стал убыточным. Я хочу сказать, что это драма общенационального масштаба, и я пытался понять, из-за чего это произошло.

Я получил разные противоречивые сведения об этом, но факт остается фактом - в газовой промышленности рентабельность сейчас нулевая в целом за второй квартал, сейчас в газовой промышленности резко ухудшились и другие финансовые показатели, резко выросла кредиторская задолженность, она растет фантастическим темпами. Электроэнергетика стала убыточной. По июньским данным электроэнергетика показала минус. Газовики решили эту проблему, в том числе проблему убыточности за счет того, что на 40-41% подняли цены на газ. Теперь стала убыточной электроэнергетика.

А дальше у нас создается очень забавная ситуация в сфере доходов, которая имеет проекцию уже на экономический рост: 70% доходов по рентабельным отраслям сейчас сосредоточены всего в двух отраслях – в нефтяной промышленности и металлургии (черной и цветной). 30% приходится на все остальные отрасли.

Ясно, что при таком распределении доходов рассчитывать на то, что будет какой-то перелив капитала абсолютно невозможно. То есть основная часть отраслей балансирует на грани почти убыточности, то есть 8-9% в лучшем случае. 4-6% - пищевая промышленность, норма дохода. Если здесь ситуация как-то не выправится, а я, честно говоря не знаю, каким образом она здесь может выправиться, то это означает, что рост конечного спроса будет уходить в импорт. В эти отрасли не пойдет капитал просто из-за низкой рентабельности.

Это означает, что они не смогут модернизироваться, это означает, что они не будут конкурентоспособны, это означает, что импорт их забьет, скорее всего, в следующем году. И четвертое - это инфляция издержек. На следующий год, как известно, бюджет строился исходя из предположения 12%-й инфляции. 11-13% – это та динамика цен, которая соответствует монетарной инфляции. У нас сейчас сложилось соотношение, что 1% процент роста агрегата М0 за 6 месяцев дает примерно 2% роста инфляции.

Нормальный уровень М0, с которым сейчас ЦБ справляется – это в среднем 3% в месяц. (Во втором квартале мы имеем 6% и это нам, скорее всего, еще аукнется в 4 квартале этого года). И это при том платежном балансе, который складывается сегодня, при тех масштабах покупки валюты, резервов, при том уровне стерилизации денежной эмиссии за счет накопления средств расширенного правительства в пассивах ЦБ.

Теперь смотрите, что у нас получается. Газовики подняли цены на 40%, сейчас электроэнергетика стоит барьером на пути дальнейшего распространения этой волны. То, что этот барьер будет стоять долго, я сильно сомневаюсь, хотя были приняты решения, что вроде бы не будет больше повышения до конца года тарифов на электроэнергию. Но отрицательная рентабельность это есть отрицательная рентабельность, с ней надо чего-то делать.

Второй источник, который действует на ту же группу предприятий, это рост транспортных тарифов. За последнее время очень сильно повысились тарифы грузовых перевозок.

Оба этих импульса действуют на одну и туже группу отраслей - это сырьевая группа, это черная металлургия и химия, а именно эта группа сейчас обеспечивает отсутствие роста инфляции на рынке промышленных товаров.

Если посмотреть на динамику относительных цен, то видно что, именно эта группа погасила инфляцию на потребительском рынке, которая перешла из прошлого года Если электроэнергетика не сдюжит, как говорится, то дальше тут же повысятся цены на нее, и вся эта волна сфокусируется в машиностроении, в инвестиционном машиностроении, и это забьет инвестиции, мы это проходили в 2000 году, точно такая картина была, когда инвестиционный бум «сдох» во втором полугодии 2000 года.

Но это одно дело, другое – хорошо знакомые грабли: сельское хозяйство. Если вы посмотрите на дефлятор сельскохозяйственного производства, то увидите, что за последние два месяца дефлятор составил 70%. Это означает, что в сельском хозяйстве сейчас идет сезонный переход на новый уровень цен, который отличается от старого примерно на 70%.

Поэтому здесь возникает еще одно направление инфляции издержек, которое пока не реализовалось, но которое может запросто реализоваться в 2002 году со стороны сельского хозяйства. И если первое направление бьет по инвестициям, то это направление бьет по потребительскому спросу. Вот две самых крупных компоненты, на которые мы рассчитывали, что они вытянут рост, а они оказываются под ударом инфляции издержек.

И четвертое направление, четвертая мина, которую я вижу, может сработать в следующем году – это ситуация на мировых сырьевых и финансовых рынках.

Дело в том, что ситуация носит распределенный характер, и мы не знаем точно масштабы распределения. Есть понятная первая реакция, она вполне прогнозируемая – обвал рынков, проблемы с фондовыми индексами и так далее. Эта ситуация понятная, видимо, она будет погашена. Да, она в какой-то мере играет на руку России, Россия пока считается островком стабильности, куда можно что-то инвестировать, поэтому здесь все нормально.

Вторая волна, которая идет вслед за первой, это волна, связанная с ценами на нефть и сырьевыми рынками, с изменением конфигурации финансовых потоков. Я думаю, что нет оснований думать, что все сильно свалится вниз, потому что нефтяные цены находятся на стыке двух противоположных тенденций. Если сейчас начнутся более-менее масштабные события в исламском мире, то это может повлечь рост цен на нефть. Особенно цены на нефть будут увеличиваться, я так предполагаю, если мы обнаружим, что евро слишком сильно укрепляется по отношению к доллару. Лучшего способа «грохнуть» евро, чем повысить цены на нефть, просто нет, потому что Европа в значительно в большей степени, чем Соединенные Штаты зависит от арабской нефти.

Тут ситуация конечно будет довольно печальная, потому что те расчеты, которые мы делали, показывают, что мы тогда влетаем практически в нулевые темпы роста. С разных сторон возникает целый спектр ограничений, который в итоге в 2003 году гасит рост практически до нуля. Спада не будет, но и роста не будет.

Что может быть самым существенным, так это, конечно, рецессия, пресловутые полтора процента роста. И это, на мой взгляд, самое сложное и самое опасное. На самом деле ключевой момент состоит в том, что мы не понимаем с явлением какого масштаба и порядка мы столкнулись.

А у Вас есть прогноз? Что может поменяться, и насколько существенно, если отталкиваться от событий 11 сентября?

Явление, с которым мы столкнулись, – это признак некоего процесса, который пока не идентифицирован. Модели его нет, но он как-то будет проявляться, он будет всплывать, это ясно, и какие-то действия произойдут в мировом хозяйстве. Как изменится мировая экономика по мере проявления этого процесса сказать сейчас абсолютно невозможно, есть лишь некоторые первые признаки. Это требование и готовность мировых финансовых центров ввести совершенно иной уровень контроля над финансовым капиталом, за его движением. На самом деле, это стимулирование тех плавно идущих до последнего времени разговоров, которые были связаны с реформированием всей мировой финансовой системы о том, чтобы более жестко ее контролировать. За этим обязательно стоит следующая фаза – это разделение валют на сильные и слабые. Старая идея, старые модели.

В чем их смысл?

Слабые валюты должны быть привязаны к сильным в том или ином режиме, и этот механизм обязательно должен дополняться механизмом конверсии долгов в собственность и легитимностью этой конверсии. Та проблема, с которой никак не может справиться МВФ. Для России все это крайне негативный сценарий, потому что по целому ряду соображений, как минимум, это утрата суверенитета национальной валюты, как максимум – это неконтролируемое движение в сфере собственности, в сфере капитала внутри страны. Но пока, я говорю, давать какие-то оценки я бы поостерегся…